– Связь с прессой налаживается успешно. Уверяю вас, это не совсем напрасная трата времени. В наши дни она служит полезной цели.
– Я и не думал ее недооценивать.
Она посмотрела на него, пытаясь разглядеть, не улыбается ли он.
– Знаете, – продолжала она, – многие наши коллеги считают мою работу совершенно напрасной тратой времени и сил. Уверяю вас, при расследовании такого дела, как это, крайне важно, чтобы пресса была на нашей стороне и чтобы мы имели возможность предоставлять ей информацию, которую хотим предать гласности тогда, когда это необходимо. Это избавляет нас от многих хлопот.
– Правильно, правильно!
– Не мешало бы вам быть серьезней.
Ребус рассмеялся:
– Я всегда серьезен. Стопроцентный полицейский – вот кто я такой.
Джилл Темплер вновь пристально посмотрела на него. У нее был взгляд настоящего сыщика: он проникал прямо в совесть, доискиваясь чувства вины и вероломных мыслей, отмечая малейшие колебания настроения.
– А отвечать за связь с прессой, – поинтересовался Ребус, – это значит поддерживать довольно тесную связь с журналистами, правильно?
– Я знаю, к чему вы клоните, сержант Ребус, и как старшая по званию приказываю вам прекратить.
– Мэм! – Ребус поспешно отдал честь.
Он вернулся из кухни с очередным полным кофейником.
– Правда, вечеринка была ужасная? – спросила Джилл.
– Это была лучшая вечеринка, на которой я когда-либо присутствовал, – ответил Ребус. – В конце концов, не будь ее, я, возможно, так и не познакомился бы с вами.
На сей раз она звонко расхохоталась, хотя и не успела еще прожевать очередную порцию тунца.
– Да уж, – воскликнула она, – я гляжу, палец вам в рот не клади!
Улыбнувшись, Ребус поднял брови. Удивительно, но он до сих пор не разучился обращаться с женщинами.
Потом ей понадобилось в туалет. Ребус в это время копался в своей музыкальной коллекции, сознавая, как сильно он отстал от времени. Что за группы она то и дело упоминает?
– В коридоре, – сказал он. – Слева.
Когда она вернулась, вновь звучал джаз, совсем тихо, необременительным фоном, а Ребус снова сидел на стуле.
– Что там за комната напротив ванной, Джон?
– Вообще-то, – нехотя проговорил он, наливая кофе, – раньше это была комната дочери, а теперь там полно всякого хлама. Я ею не пользуюсь.
– Когда вы расстались с женой?
– Не так давно, как следовало бы. Я не шучу.
– А сколько лет дочери? – Ее голос зазвучал ласково, по-матерински, – сейчас она не была ни инспектором полиции, ни самостоятельной женщиной, охраняющей свою независимость.
– Скоро двенадцать, – сказал он. – Уже двенадцать!
– Трудный возраст.