– Смотрите-ка, – проговорила графиня, – это, кажется, ваше?
Она протянула мне на ладони крошечную серебряную булавку с жемчужной головкой. Я взглянула повнимательнее.
– Да, это моя булавка, – сказала я удивленно, – я закалывала ею шейную косынку… Но где вы нашли ее?
– У окна в галерее, – кротко отвечала графиня.
Я взяла булавку, машинально поместила ее туда, где она должна быть… И тут внутри у меня все похолодело. Я ясно вспомнила, что булавка эта пропала у меня как раз после того, как я перерывала бумаги в комнате графини. Да, именно тогда я обнаружила ее отсутствие. Но не знала, куда она делась… Стало быть, я обронила ее у графини?
Я бросила на Флору безумный взгляд. Она лжет! Она нашла булавку у себя в комнате, в шкафу или возле камина, но не признается, что ей известно о моем посещении! А я, как последняя дура, призналась, что булавка принадлежит мне.
Щеки у меня запылали от стыда и гнева. Я кусала губы, сожалея, что не могу убежать от графини в самый далекий угол Шато-Гонтье. Она смеется надо мной и вправе презирать меня! Ах, не говорил ли мне голос совести удержаться от того низкого обыска?!
– Видите, как хорошо, что я вам ее вернула, – так же любезно продолжала Флора. – Сейчас, во время войны, все эти шпильки и булавки стали ужасной редкостью. В Париже их уже выпиливают из дерева.
– Благодарю вас, – прошептала я одними губами.
Интуиция глухо говорила мне, что, хотя голос графини звучит мягко, на самом деле она следит за мной очень пристально и враждебно, с насмешкой и яростью, словно пытаясь до конца что-то выяснить.
Сама война пришла мне на помощь. Мощный грохот потряс башню, казалось, задрожали даже стены, много раз иссеченные ядрами – каменными в четырнадцатом и чугунными в восемнадцатом столетии. От страха я вжалась в кресло, зажав уши пальцами и не понимая, что происходит.
Проснулись Жанно и Аврора. Я бросилась к ним, обняла, уговаривая их не плакать и уверяя, что ничего страшного не случилось. По правде говоря, я сама не знала, что это был за взрыв. Испуганный Шарло прижался лицом к моему плечу, и я тоже привлекла его к себе, пытаясь успокоить.
– Мы все умрем, как мой папа во время войны? – пролепетал Жанно.
– Ты говоришь глупости. Мы не умрем. Видишь, грохот уже утих?
– И твой дедушка о нас позаботится, – трезво рассудила Аврора. Ей было уже одиннадцать, и она считала своим долгом помогать мне, утешая малышей. – Не хнычь, трусишка! Ты же сам говорил, что ты солдат.
– Хорошо бы узнать, что случилось, – проворчала Маргарита.
Я с горечью думала, какое ужасное получается детство у этих детей. Когда мне было шесть лет, я жила в нищете, но все же вокруг меня не свистели ядра и не гремели выстрелы. А эти малыши чуть ли не с пеленок приучаются к войне.