Я не совсем верила ему, ибо сейчас-то он явно кривил душой, но, вполне возможно, не сознавал этого.
– Я представлял все это… вас, ваше тело, ваши восхитительные линии – вот так, как сейчас, без одежды… Но, Боже мой, дорогая, вы оказались еще прекраснее, чем я думал.
Он сделал шаг в сторону жалкого тюремного ложа, протягивая мне руку, и я, внезапно обретя в этом движении уверенность, грациозным жестом приняла эту руку, шагнула к койке и опустилась на нее. Волосы мои рассыпались по подушке, набитой соломой. Я взглянула на Рене. Но его не надо было звать даже взглядом.
Он оказался рядом со мной, такой сильный, могучий и уверенный; я ощутила его необыкновенную теплоту, его страсть и желание, и холод одиночной камеры для меня почти исчез. Рене быстро нашел застежку той единственной одежды, что еще на мне оставалась, и стащил с меня нижнюю юбку; я помогла ему движениями бедер. На какое-то мгновение он замер, глядя на меня, жадным взглядом изучая и любуясь; тогда, не выдержав, я подалась к нему, прижалась всем телом, сплетя свои руки с его руками. Мне хотелось, чтобы он поцеловал меня.
И он сделал это. Наши губы нашли друг друга, и тут уж я не могла поспеть за его страстью; он был куда возбужденнее, нетерпеливее, чем я, – мне ведь пока была нужна только ласка. Я сразу поняла, что он не в силах ждать, пока я достигну такой же степени возбуждения. Кроме того, у нас не было времени… да и мне хотелось позаботиться прежде всего о нем.
Я уже ощутила, насколько он крупнее меня. Честно говоря, мужчин с таким достоинством я еще не встречала. Он оказался на мне, опираясь на один локоть и лихорадочно, тяжело дыша, расстегивал кюлоты, а я, нежным движением притянув к себе его голову, широко распахнула ноги, чтобы ему легче было проникнуть в меня.
Ради справедливости надо сказать – он сделал это со всей осторожностью и сдержанностью, на какие был способен в эту минуту. Для меня было делом чести сдержать жалобный возглас, но слезы все равно сами собой полились из глаз – так сильно эта плоть разрывала мое лоно. Он был ужасно велик… Да и сама я нисколько не была подготовлена к происходящему.
Боль – это единственное, что я тогда ясно ощущала. Особенно когда он, понемногу забывая обо мне и повинуясь странному мужскому инстинкту, стал стремиться овладеть мною как можно сильнее, проникнуть как можно глубже. Я прижала руку ко рту, прикусила костяшки пальцев, чтобы не вскрикивать. По опыту я знала, что легкая боль может быть и приятна, и возбуждающа, но сейчас это было уже слишком. Из-за этого я даже перестала понимать, как все происходит, и когда он кончил, это было для меня неожиданностью. Я даже не смогла разыграть удовлетворение, чтобы успокоить его.