Начальник вновь потянулся к календарю, в который по въевшейся в советские времена привычке записывал все то, что не помещалось в память. Но зам по воспитательной не дал ему вчитаться в чернильные пометки. Зам, подавшись вперед, навалившись грудью на край начальнического стола, иным тоном, отличным от того заунывного лекторского тона, каким зачитывал свои бредовые фантазии, напористо и требовательно произнес:
– Вы вчера распорядились перевести Туташхию в отдельную камеру? В то время как в других камерах народу в три раза больше положенного, спят по очереди. Я не понимаю, Игорь Борисович!
Сказано было ровно так, как и следовало сказать, если за тобой бронебойными щитами стоят президентские люди, которым ты обещал навести порядок на очерченной задачей территории. Сказано было без сомнений, что перед тобой обязаны оправдываться, тебе обязаны сознаваться.
И еще в глазах Родионова сверкнули черные искры, зам задвигал побелевшими скулами, ладонь пошла нервно елозить по коротким, на три четверти седым волосам, – картинка, которую начальник уже ни раз наблюдал за последнюю неделю. «Никак опять станет под контуженного канать, – с тоской подумал Холмогоров. – Достали эти спектакли».
Начальник с трудом удержал в себе желание послать зама далеко и цветасто. Тогда в ответ получишь форменный приступ, еще того и гляди пена изо рта повалит. Ничего не попишешь, пока не разберешься, кто затеял этот карнавал, придется сохранять с замом ровные отношения. А для того, корежа себя, надо сглаживать углы, подыгрывать этому гостинцу.
– Вы же не хуже моего знаете, Олег Федорович, – начальник даже выдавил на лице виноватую улыбку, – какой хай подняли адвокаты в прессе. На нашего подзащитного в «Углах» готовится покушение, имеем точные сведения! А если правда? А если замочат? Кого крайним назначат? Да нас с вами!
– Адвокаты всегда орут одно и то же, – в голос замполита стали прорываться хрипы. – Вам ли не знать. Если их слушать...
Холмогоров решил поставить точку в утомительном, бестолковом базаре. Он перебил зама.
– Потом, Олег Федорович, не я решаю. За меня решили, – начальник указал догорающей «кэмелиной» на лиловый телефонный аппарат. – Приказы не обсуждаются. Как в армии.
«Тебя б, милай, знахарям исподтишка показать, мешком ты трахнутый, или прикидываешься?» – подумал Холмогоров, подозревая, что нормального обсуждения насущных дел сегодня не получится.
Зам продолжил дурку валять. Да еще как продолжил.
– Какая к едреням армия!? – зам не то что не кричал, он перешел на шепот, но шепот этот скорее походил на мегафонный треск. – Армией тут и не пахнет. Махновщину развели, – лицо Родионова багровело. – Кто у нас власть? Зеки у нас власть? Сидят, как на своей малине. По двое-трое в камерах. Курорт им тут? А остальные камеры забиты людьми до потолка. Потому что там люди простые, чего их бояться? – зам сжал кулак, окажись в кулаке карандаш, быть бы ему раздавленным в труху. – Цацкаетесь с главарями. А чем больше их ссат, тем больше они борзеют. По-хорошему, их сразу к стенке нужно. Без суда, при задержании. Шлепнешь десяток главарей, их свора притихнет. Как хотите, предупреждаю, я сегодня на совещании подниму вопрос о Туташхии. Пускай сидит, как положено. И со всеми будем так. Обещаю следить. Задачи на день, говорите? – Родионов обхватил календарь, как птицу схватил. – Я помню, еще кого-то из главарей вчера привезли. Из Виришей, кажется, переслали, да? Как его...