веса и заметно позеленел. Лоуренс почувствовал невольную жалость к его страданиям. Лю Бао опустился на принесенный для него стул и подставил лицо прохладному влажному ветру, но лучше ему явно не становилось. Когда ему предложили какое-то блюдо, он только рукой махнул.
– Он ведь может умереть с голоду? – спросил Отчаянный, движимый больше любопытством, чем состраданием.
– Надеюсь, что нет, хотя для первого морского путешествия он несколько староват, – ответил Лоуренс и добавил: – Сходите за мистером Поллитом, Дайер, и попросите его подняться сюда.
Вскоре Дайер вернулся с корабельным врачом. Поллит ходил с Лоуренсом на двух его кораблях и потому пренебрег церемониями. Отдуваясь, он плюхнулся на стул.
– Да, сэр, что такое? Нога?
– Нет, мистер Поллит, нога лучше. Меня беспокоит здоровье китайского джентльмена. – Лоуренс показал на Лю Бао, и Поллит немедленно сделал вывод, что если тот будет худеть так стремительно, то вряд ли дотянет и до экватора. – Мореплаватели они неопытные и вряд ли знают средство от морской болезни столь злокачественного вида. Не подберете ли ему какое-нибудь лекарство?
– Он не мой пациент, и я не хотел бы услышать, что лезу не в свое дело. Едва ли их медики отнесутся к подобному вмешательству благосклоннее наших. Тем не менее я бы прописал ему сухари. От них желудку, как правило, никакого вреда, чего я не могу сказать об иноземной кухне. Сухари и, возможно, легкое вино – уверен, что это поставило бы его на ноги.
Лю Бао скорее всего привык к «иноземной кухне», но Лоуренс не стал возражать. В тот же вечер он послал китайцу большой пакет сухарей, из которых Роланд и Дайер с великой неохотой выбрали всех долгоносиков. В придачу он оторвал от сердца три бутылки очень легкого искристого рислинга – каждая из них стоила ему 6 шиллингов 3 пенса у портсмутского виноторговца.
После этого жеста Лоуренс почувствовал себя не совсем ловко. Он говорил себе, что сделал бы то же самое для любого другого, но в глубине души сознавал, что действует расчетливо, надеясь получить какую-то выгоду. О конфискации кораблей Ост-Индской компании он помнил не хуже любого матроса, провожающего китайцев угрюмым взором.
– В этом ведь нет их вины, – оправдывался он перед Отчаянным, – как не было бы моей, если бы наш король поступил сходным образом с ними. Раз наше правительство это дело замалчивает, вполне понятно, почему китайцы относятся к нему так легко. И они-то по крайней мере честно обо всем рассказали.
Эти рассуждения звучали не совсем убедительно, но что было делать? Он не мог сидеть сложа руки и на Хэммонда тоже положиться не мог. У Лоуренса сложилось впечатление, что дипломат при всех своих талантах не очень-то старается сохранить Отчаянного для Англии – дракон для него служит всего лишь разменной монетой. Переубедить Юнсина нечего и надеяться, но можно попытаться привлечь на свою сторону других послов. И если ради этого нужно поступиться собственной гордостью, то цена не столь высока.