Варяги прожили у нас несколько дней. Вволю парились, долечивали раны, поглядывали на пригожих девчонок. Впрочем, силой за косу не тащили: вождь Мстивой шуток зря не шутил. Дядька Ждан не смел его расспросить, за что бы да отчего подобная ласка. Мореход разговорился с ним сам. Господин, мол, Рюрик велел ему выстроить на море городок и приглядывать за побережьем, отваживать дерзких людей из Северных Стран… Городок этот с прошлого года стоял к полудню от нас, в четырёх морских переходах. О нём сказывали охотники, ходившие в те края за песцом. Мстивой называл городок диковинным именем: Нета-дун. Что это значило по-словенски, дядька не любопытничал.
Варяг разложил перед ним гладкий берестяной лист, означил концом ножа море, протоку и наше сельцо; вышло вроде похоже. Потом очертил берег и поставил кружочек, проколов бересту:
– Здесь живём.
Ещё он сказал, чтобы мы никого теперь не боялись. Ему, Мстивою Ломаному, велено было о том позаботиться. И не даром, конечно. Звалось это данью: мёд, меха, воск да вяленая рыба. Зимой в Нета-дуне нас будут ждать.
– Ой, княже, – заохал было дядька. – Заступы твоей мы покуда не видели, а куны готовить велишь! Смотри, уйдём, не удержишь…
– Я не кнез, я воевода, – ответил Мстивой, произнеся княжеское звание на свой лад, по-варяжски. Посмотрел на дядьку сверху вниз и втоптал его в землю: – Однажды мой старый отец попал в руки датчанам… Они вызнали, где было лесное убежище, но не от него. Я понял, что налезу здесь дань, когда ты девчонку выставил за ворота…
Ярун обежал с новостями мало не весь лес, и у нас стало людно. Весские, корельские, словенские парни летели как пчёлы на сладкое – хоть одним глазком взглянуть на варягов. Ходили за воинами след в след, просили дать подержать секиру или копьё, заводили робкие разговоры о собственном лихом молодечестве. Былая охотничья жизнь уже казалась безрадостной, лишённой удальства и забав. Подумаешь, снять с дерева белку, один на один свалить шатуна или пройти по порогам, не оцарапав кожаной лодки…
Варяги незло посмеивались и больше радовались отчаянно смелым проказницам, прятавшимся за спинами парней. Этим дурёхам здесь чудились удивительные женихи, совсем не похожие на своих, незначительных, обыкновенных… Со всех сторон хорош воин, откуда ни погляди. Он и надёжа, верный защитник, мужчина среди мужчин. Он никого не боится, за ним, что за стеной, тепло, сыто и весело. А уж обнимет – все косточки сладостно захрустят… Это сразу видать, даже глупой Белёне. Кто чуть поумней, тому, как дальний ветер в лицо, повеет древнее таинство. Одного позовёт, других испугает… За воинами стоят суровые Боги. Как скалы, растущие к небу из спокойной чёрной воды. Посмотришь, и дух зайдётся от страха, а не отвести глаз! Воины дарят себя Перуну, хозяину молний, на них пребывает грозная благодать. Бой для них – не простая сшибка из-за добычи, это – служение. И жертва, если понадобится… Перед воинским Богом в страхе мечутся Домовые, ныряет поглубже в омуты Водяной, отступают, склоняют седые головы хранители-предки… Вот отчего и на нас как будто легла огромная тень, вот отчего липли к каждому кметю девки-разумницы: подарит дитя – подарит милость Перуна, которой сам наделён… А уж дома-то станут носить на руках, и женихи сизокрылыми соколами слетятся к порогу: от воина сумела родить! Да вдруг сынка!.. Счастье в дом приманила!..