Потом были Карпаты, где бойцов расстреливал эсэсовский снайпер. На выбор бил, гадюка, не спеша. Словно перед ним не горный склон, а грядущий «минус второй». Лену ранили, но, к счастью, легко, в предплечье. Навестил ее лейтенант в госпитале, принес букетик эдельвейсов. Решили расписаться, едва войне каюк настанет.
Войне каюк, а они опять в горы попали. Напоследок, на закуску.
Кондратьев коснулся пулеметного ствола, отдернул палец. Горячий фриц, никак не остынет! Дважды ствол менял, а все без толку. Ну, что теперь? День к вечеру клонится, патроны на исходе, груз за перевалом.
Лена жива. Держится. Молодец!
Он прислонился спиной к теплому камню, хлебнул воды из фляги. Через час можно будет уходить. Где американы? Опять перекур? Или стратегическую авиацию вызвать решили? Не выйдет, парни, тут вам не Дрезден! «Es braust ein Ruf wie Donnerhall…» Фу ты, привязалась, мерзость нацистская!
Лейтенант знал, что дойдет, доберется до перевала. Почему бы и не дойти? Не убитый, не раненый, с водой и сухарями. И Лену обязательно дотащит – живой. Без вариантов. Найти бы того, кто сейчас пялится сквозь Четвертую стену… Последних патронов не пожалел бы! Только что толку? «Поднялся занавес, а я все ждал бесплодно…» Бесплодно? Нет! И ждать больше нельзя.
Тирмен Кондратьев закрыл глаза. Один глаз – левый.
«Поднялся занавес…»
Горы исчезли. Жаркий июньский лес стоял без движения; зеленые, тронутые желтизной листья замерли в ожидании ветерка. Фотографии? Нет, листва.
Пусто. Никого.
Он вздохнул с облегчением. Лены нет. Успел!
– Я здесь. Слышите: я здесь!
Не кричал – незачем. Услышат, даже если шепотом, даже если просто подумать.
– Я – тирмен!
Ярко светило вечное солнце. Ни ветра, ни шелеста, словно в мертвой ледяной пустыне.
– Я – тирмен Петр Кондратьев!
Легкая, невесомая паутинка коснулась лица. «И ненавидел я мешавшую завесу, но наконец возник студеной правды мрак…»
– А что взамен, тирмен, тирмен?
Хотел сказать: «жизнь». Осекся. Жизнь – обещанная, долгая, спокойная, не в его власти. Кто скажет, на какой ветке сейчас фотография лейтенанта Кондратьева? В военной форме, при погонах?
И ей он больше не жених…
Что есть у того, кто пришел с просьбой в июньский лес? Что отдашь за Лену, тирмен, тирмен?
– Бери, что хочешь!..
Тихо. Мертво. Недвижно.
– Я не беру. Я даю. Хотя многие считают, что это не так. Уходи, мой тирмен.
И исчезающим шелестом листьев:
– Я слышала тебя.
С врачом-полковником он разговаривать не стал. И так все ясно. Лишь убедился, что врач трезвый. Козырнул (пилотку со звездой надел сразу, от греха подальше) – и пошел по начальству. Как был, в рыжем эсэсовском камуфляже. Манжеты и петлицы еще на перевале сорвал, а так – сойдет.