Раз-два-три-четыре-пять… Четверо лоботрясов и вожак, скотина толстенная и злопамятная. Сердце упало в пятки, словно пуля солнца подбила его вместо гривенника, и там, в пятках, вокруг сердца сомкнулись пальцы старухи: жадные и цепкие.
Нос зачесался со страшной силой.
– Пожалел бабушку… дай тебе здоровья и удачи, внучек…
Кто должен был дать внучеку удачи, осталось тайной. Но не подвел, дал, и щедрой рукой. Сообразив наконец, что Жирный отнюдь не стережет строптивого должника, а тусуется в парке без определенной цели, коротая воскресенье, – может, тоже в кино собрался! – Данька метнулся в сторону, под прикрытие матерого каштана.
Бежать обратно?
Заметят. И догонят.
От каштана он переместился ко входу в парковый тир. К счастью, между ним и Жирным маячил Адмирал Канарис – городской сумасшедший, дылда в мундире с дюжиной разномастных орденов. Псих важно топтался у павильона «Соки-воды», рассказывая фонарному столбу о танковом прорыве Гудериана под Ромнами и позорном отступлении в Конотоп. Отсюда деваться уже было некуда, и Данька вошел в тир.
Дескать, посмотреть, как стреляют.
У стойки палил почем зря очкастый дяденька, поддатый и развеселый. Рядом с локтем дяденьки тускло сверкала горка пулек. С шутками-прибаутками очкастый ломал «воздушку» пополам, вкладывал пульку, долго целился, спускал курок и хохотал над очередным промахом. Вот уж у кого настроение было: зашибись. И с деньгами все в порядке.
И с долгами.
Данька пристроился рядом, делая вид, что увлечен стрельбой.
– О! Вольный стрелок! – заметил его дяденька, густо дохнув перегаром. – Замочим карусельку? На пару, а?
Данька пожал плечами: и замочил бы, да финансы поют романсы, как говорит дядя Лева. Вы стреляйте, я так полюбуюсь.
Пока Жирный не слиняет.
Слева от стойки, в крошечной каморке, скучал тирщик: жилистый дед в парусиновом костюме и кепке-«аэродроме» на стриженной седым «ежиком» голове. В руке дед держал кулек с семечками. Шелуху тирщик сплевывал в картонную коробку, притулившуюся у дверного косяка, и делал это, скажем прямо, с исключительной меткостью.
Снайпер.
Дяденька успел сделать еще с десяток выстрелов, когда снаружи раздался капризный женский голос:
– Сева! Ну Сева же! Сколько тебя ждать?
– Я сейчас, Нюрок! – откликнулся Сева, хищно целясь в вожделенную карусельку. – Вот шлепну вертухая, и двинем…
– Кого ты шлепнешь?! Сеанс через десять минут! Севка, я обижусь!
– Нюрок!
– Я сто лет Нюрок! Севка, я ухожу…
Дяденька отложил винтовку и подмигнул Даньке, сдвинув очки на кончик носа.
– Никогда не женись, стрелок. Понял?
Было в его интонациях что-то от Кощея. Сейчас возьмет и добавит, что жениться «не по-пацански». Вместо этого дяденька ухватил Даньку за ухо, несильно дернул и через плечо сообщил тирщику: