Плоскиня снова зло ухмыльнулся.
— Нам не надо. Мы и так уже все взяли, даром. А вот брата твоего в желтой одежке не успели прихватить, — утек в степь. Жаль, хороший бы раб получился. Вроде тебя.
Затем он обернулся и перевел сказанное монголам. Пока он говорил, Забубенный наполнялся гневом. Значит, отряд разбит, но Куря и еще кое-то спасся. И монголы их не смогли догнать. Где же они сейчас? Наверное, ускакали к Зарубу. Мстислав Чернявый давно уж ожидает их с докладом, да и киевские князья, небось, войско уже вовсю собирают для похода. В любом случае придется затаиться на время, приняв свою судьбу для вида, и готовить побег из этого места. А там, — бежать при первом же удобном случае обратно к Зарубу и дальше на Русь.
Молчавший до той поры старый знакомый Забубенного Тобчи вдруг что-то резко сказал.
— Тобчи не верит, что вы купцы, — перевел Плоскиня, — Слишком хорошо дрались. Несмотря на внезапное нападение, в бою погибла половина его воинов. И он поклялся убить твоего брата, когда найдет его. И тебя должен убить, — по монгольским законам смерти предается весь род врага.
— Да то не мы бились, — ответил сквозь зубы Григорий, — то охрана, что мы наняли в Чернигове. Секюрити. Ратники черниговские, а им полагается уметь драться. Они тренированные. Увидали вас, да за налетчиков приняли, вот и стали отбиваться. За то им деньги и платили. А мы с братом, — люди мирные.
— Твой брат убил его брата в том бою, — сообщил Плоскиня, — самолично. Он был на коне и махал мечом не хуже ратника. Порубил троих. Монголы такого не прощают.
— Ну, что поделаешь, — кивнул Забубенный, — значит судьба. Довели человека. Если у мирного купца начнут отбирать товар, он кого угодно за свою собственность задушит. А если у него еще и меч в руках оказался, то вообще пиши «пропало». Частная собственность, — вещь неприкосновенная. Первый закон развитого капитализма. Да и не развитого тоже. Даже в степи. Одного не пойму, — я-то тут причем? Брат убил, вот брата и шукайте по степи.
Плоскиня помолчал немного, выслушав ответ Григория, а потом пробормотал, прищурившись:
— Вот смотрю я на тебя, раб, и не пойму. Не понятен ты мне. Вроде из славян, а говоришь так, словно уродился за морем и кожу имеешь черную, как воины мавританские.
— Ты не первый это заметил, — успокоил его Забубенный, — мы, свободные механики, — вообще народ странный. Сами себя не понимаем иногда. Где нас посторонним понять. Душа механика, — креативные потемки. Внутри нас неведомая сила, что влечет наши руки к железу и работам по металлу. Нас все время тянет что-нибудь подкрутить, что-нибудь разобрать. Это невозможно объяснить не механикам. А уж тем более, — бродникам. Про степняков я вообще не говорю. Их дело — степь да степь кругом. Кони, шашки и прочая романтика. А мы, механики, любим странные вещи.