Оценивающим хищным взглядом, напоминающим взгляд скототорговца (традиционный вид торговли в городе) при сделке, эти тузы в юбках пристально разглядывают тесные ряды нищих, пытаясь под неимоверным количеством лохмотьев и грязи обнаружить хоть малейшие признаки достатка: запрятанную в носок монетку или бумажные деньги, завернутые от непогоды в тряпицу. Поди разберись с этими нищими!
Пальцы, унизанные кольцами, сверкая тысячью благородных огней, словно волшебные палочки, указывают на облюбованного бедняка, и гристаповцы бережно подхватывают его под руки и запихивают в роскошную машину. Растроганная до слез дама покидает кресло и уезжает.
Ана Пауча прижимает к животу свой неизменный узелок, свой драгоценный узелок, в котором хранится сдобный, очень сладкий хлебец с миндалем и анисом (пирожное, говорит она себе), она выглядит среди этой всеобщей нищеты богачкой, и остается последней, можно сказать, презираемой за свое богатство. Супруга военного губернатора, главной власти в городе, соблюдая правила приличия, делает выбор тоже последней. Со смирением неся свой крест (смирение — одна из христианских добродетелей, шепчет его высокопреосвященство в ее украшенное бриллиантами ухо), она показывает не менее украшенным бриллиантами пальцем на Ану Паучу, и Ана-беднячка получает право расположиться на роскошных кожаных сиденьях «роллс-ройса». Олицетворяющий примирение всех испанцев лимузин трогается, ведомой шофером, который должен быть по меньшей мере генерал-лейтенантом, если судить по обилию нашивок и звезд на его форме.
Под ярким послеполуденном солнце дворец военного губернатора предстает во всем своем изяществе эпохи Ренессанса, строгая симметрия резкого камня кажется под его лучами старым золотистым миражем. Гвардейцы в головных уборах с султанами, как у лошадей в похоронной процессии, вытянувшись, стоят по обеим сторонам главного входа. «Роллс-ройс» медленно въезжает в парадный двор меж двух рядов сабель наголо.
В сопровождении госпожи хозяйки дома Ана Пауча выходит их машины. Зычный и мужественный возглас «Ура!» в честь госпожи нищенки вырывается из солдатских глоток. Ему вторят все присутствующие. Обмотанные тряпками ноги Аны-нет погружаются по щиколотку в мягкий красный ковер, коварный, как зыбучие пески, и идти по этой ярко-красной лужайке труднее, чем по шпалам железной дороги. Ана Пауча чуть не падает. Господин военный губернатор оказывает ей честь и предлагает ей свою руку (ту самую руку, что тридцать лет назад держала винтовку победителя). Ана Пауча не знает, куда деть свой узелок.