Но теперь со всех сторон начали сбегаться защитники Маскалико, сильные, смуглые, как мулаты, жестокие люди, которые вооружены были складными ножами и старались пырнуть ими в живот или полоснуть по горлу, сопровождая каждый удар диким гортанным криком. Сражавшиеся постепенно приближались к церкви. На некоторых домах уже загорались крыши. Охваченная паникой, ослепленная ужасом, толпа женщин и детей во весь дух бежала в рощу, рассыпаясь среди олив.
Тогда между мужчинами, которым теперь не мешали слезы и вопли, завязалась еще более исступленная рукопашная схватка. Под небом ржавого цвета земля была завалена трупами. Из уст раненых вырывались приглушенные, уже прерывающиеся ругательства. И в общем шуме все время выделялся крик радузийцев:
— Свечи наши! Свечи!
Но огромная дубовая, утыканная гвоздями дверь церкви по-прежнему крепко держалась на своих засовах. Бойцы Маскалико защищали ее от ударов, от топоров. Серебряный святой, все такой же невозмутимый и светлый, колыхался над самой гущей сцепившихся людей — по-прежнему на плечах четырех силачей, которые с ног до головы были залиты кровью, но упорно стояли на месте. Нападающие дали священный обет — водрузить своего идола на алтарь врагов.
И вот, пока защитники Маскалико дрались как львы на каменных ступенях, совершая чудеса храбрости, Джакобе вдруг исчез; он обогнул здание церкви, ища какой-нибудь незащищенный вход, через который можно было бы проникнуть в церковь. В стене, невысоко над землей, он заметил отверстие, вскарабкался к нему и сперва застрял бедрами в слишком узком месте, но потом так ловко извернулся, что ему удалось протолкнуть в эту дыру свое длинное тело. Сладостный аромат ладана плавал в сумрачной прохладе божьего дома. Джакобе стал ощупью пробираться к двери в ту сторону, где шум драки был громче, натыкаясь на скамьи, раня себе лицо и руки. Топоры радузийцев уже с грохотом обрушились на тяжелую дубовую дверь, когда он принялся взламывать замки захваченным с собою железным болтом. Он тяжело дышал, он почти задыхался от неистового напряжения, которое ослабляло его; глаза ему застилал какой-то сверкающий туман; ссадины на лице болели, и из них стекали по щекам теплые струйки крови.
— Святой Панталеоне! Святой Панталеоне! — доносились снаружи крики радузийцев, которые чувствовали, что дверь начинает подаваться, и с новой силой принялись напирать на нее и работать топорами. Сквозь толстое дерево Джакобе слышал тяжкое падение тел, сухие удары ножей, вонзавшихся кому-то в спину. И ему казалось, что весь храм содрогается от биения его дикого сердца.