Лежащий на земле солдат — один из новобранцев. Его бедро перепачкано кровью; он так обессилел, что я достаю свою фляжку, в которой у меня осталось немного рому с чаем. Кат отводит мою руку и нагибается к нему.
— Куда тебя угораздило, браток? Он только водит глазами; он слишком слаб, чтобы говорить.
Мы осторожно разрезаем штанину. Он стонет.
— Спокойно, спокойно, сейчас тебе будет легче.
Если у него ранение в живот, ему ничего нельзя пить. Его не стошнило, — это хороший признак. Мы обнажаем ему бедро. Это сплошная кровавая каша с осколками кости. Задет сустав. Этот мальчик никогда больше не сможет ходить.
Я провожу влажным пальцем по его вискам и даю ему отхлебнуть глоток рому. Глаза его немного оживают. Только теперь мы замечаем, что и правая рука тоже кровоточит.
Кат раздергивает два бинта, стараясь сделать их как можно шире, чтобы они прикрыли рану. Я ищу какойнибудь материи, чтобы перевязать ногу поверх бинтов. Больше у нас ничего нет, поэтому я вспарываю штанину раненого еще дальше, чтобы использовать для перевязки кусок от его кальсон. Но кальсон на нем нет. Я присматриваюсь к нему повнимательней: это мой давешний знакомый с льняными волосами.
Тем временем Кат обыскал карманы одного из убитых и нашел в них еще несколько пакетиков с бинтами, которые мы осторожно прикладываем к ране. Паренек все время не спускает с нас глаз. Я говорю ему:
— Мы сходим за носилками.
Тогда он разжимает губы и шепчет:
— Останьтесь здесь.
Кат говорит:
— Мы ведь ненадолго. Мы придем за тобой с носилками.
Трудно сказать, понял ли он нас. Жалобно, как ребенок, хнычет он нам вслед:
— Не уходите.
Кат оглядывается и шепчет:
— А может, просто взять револьвер, чтобы все это поскорее кончилось?
Паренек вряд ли перенесет транспортировку и в лучшем случае протянет еще несколько дней. Но все, что он пережил до сих пор, — ничто в сравнении с тем, что ему еще предстоит перед смертью. Сейчас он еще оглушен и ничего не чувствует. Через час он превратится в кричащий от невыносимой боли комок нервов. Дни, которые ему еще осталось прожить, будут для него непрерывной, сводящей с ума пыткой. И кому это надо, чтобы он промучился эти несколько дней?..
Я киваю:
— Да, Кат, надо просто взять револьвер.
— Давай его сюда, — говорит он и останавливается.
Я вижу, что он решился. Оглядываемся, — мы уже не одни. Возле нас скапливается кучка солдат, из воронок и могил показываются головы.
Мы приносим носилки.
Кат покачивает головой:
— Такие молодые…
Он повторяет:
— Такие молодые, ни в чем не повинные парни…
Наши потери оказались меньше, чем можно было ожидать: пять убитых и восемь раненых. Это был лишь короткий огневой налет. Двое из убитых лежат в одной из развороченных могил; нам остается только засыпать их.