— До чего же все сложно, — вздохнул Билли.
— И сложнее всего то, что предсказания делались с глазу на глаз, — добавила Амалия. — Узнать о них мы можем только со слов гостей, потому что тот, кто их делал, мертв, а в таких условиях им ничто не может помешать солгать нам. Вот если бы предсказания слышал кто-то еще…
Билли метнул на Амалию быстрый взгляд.
— Горничная, — обронил он. — Та, которая отводила гостей к итальянцу в малую гостиную.
— Глаша! — воскликнула Амалия. — Ну конечно!
Вскоре по просьбе баронессы американец привел в комнату допросов служанку Верховских.
— Я, конечно, очень хотела бы вам помочь, сударыня, — забормотала Глаша, сложив руки на коленях, в ответ на вопрос баронессы. — Но господин предсказатель говорили по-французски, а я… я же не понимаю этого языка. Совсем не понимаю!
Амалия посмотрела ей прямо в глаза и мягко проговорила:
— Однако ты поняла все-таки, что язык именно французский — не итальянский, не немецкий, к примеру, а французский. Значит, ты кое-что знаешь? Хотя бы отдельные слова?
Глаша сделалась пунцовой и стала теребить оборку на юбке.
— Хорошая прислуга все знает, все примечает и все слышит, — продолжала Амалия. — Конечно, ты не говоришь по-французски, но отдельные слова из того, что Беренделли говорил тем, кто пришел к нему узнать свою судьбу, до тебя наверняка доносились.
— Конечно, — вставил Билли, которого никто не спрашивал. — Ведь наверняка подслушивала под дверью. Потому что женщины — чертовски любопытный народ!
— Глаша, мне очень нужно знать, — убеждала служанку Амалия. — От твоих показаний многое зависит. Давай попытаемся восстановить события: Беренделли был в малой гостиной. Ты провела к нему первую гостью, графиню Толстую, и осталась стоять под дверью, дожидаясь, когда предсказатель закончит. Что ты слышала?
Глаша робко взглянула на Билли. Кончик ее носа, усыпанного веснушками, задрожал.
— Госпожа графиня гневалась, — заговорила наконец девушка. — Произнесла по-русски несколько раз: «Этого не может быть! Нет! Нет!» А когда вышла, была очень расстроена.
— Что ей сказал Беренделли? Ты поняла?
Глаша хлюпнула носом.
— Он называл фамилию. Сорокин, вот… И так смешно ее произносил: Альошь Сорокин, — улыбнулась горничная. — Еще он говорил: лямор, лямур.
— La mort, l’amour? Смерть, любовь? Очень интересно, — вскинула брови Амалия, затем достала из сумочки записную книжку, карандаш и стала быстро что-то писать. — А он не произносил слово suicide?[22]
Глаша покосилась на нее с почтительным ужасом.
— Говорил, да… Несколько раз.
— Не слышала ли ты что-нибудь вроде ce n’?tait pas un suicide, c’?tait un meurtre?