В зале дома культуры Феликс, расхаживая по краю сцены, разглагольствует перед читателями.
— …С раннего детства меня, например, пичкали классической музыкой. Вероятно, кто-то где-то когда-то сказал, что если человека ежечасно пичкать классической музыкой, то он к ней помаленьку привыкнет и смирится, и это будет прекрасно. И началось! Мы жаждали джаза, мы сходили по джазу с ума — нас душили симфониями. Мы обожали душещипательные романсы — на нас рушили скрипичные концерты. Мы рвались слушать бардов и менестрелей — нас травили ораториями. Если бы все эти титанические усилия по внедрению классической музыки имели бы КПД ну хотя бы как у паровоза, мы бы все сейчас были знатоками и ценителями. Ведь это же тысячи и тысячи часов классики по радио, тысячи и тысячи телепрограмм, миллионы пластинок! А что в результате? Сами видите, что в результате…
Под одобрительный шум в зале Феликс отходит к столику и берет очередную записку.
— «Были ли вы за границей?»
Смех в зале. Возглас: «Как в анкете!»
— Да, был. Один раз в Польше туристом. Два раза в Чехословакии с делегацией… Так. А что здесь? Гм… «Кто, по-вашему, больше боится смерти: смертные или бессмертные?»
В зале шум. Феликс пожимает плечами и говорит:
— Странный вопрос. Я на эту тему как-то не думал… Знаете, по-моему, о бессмертии думают главным образом молодые, а мы, старики, больше думаем о смерти!
И тут он видит, как в середине зала воздвигается знакомая ему клетчатая фигура.
— А что думают о смерти бессмертные? — пронзительным фальцетом осведомляется клетчатая фигура.
Этим вопросом Феликс совершенно сбит с толку и несколько даже испуган. Он догадывается, что это неспроста, что есть в этой сцене некий непонятный ему подтекст, он чувствует, что лучше бы ему сейчас не отвечать, а если уж отвечать, то точно, в самое яблочко. Но как это сделать — он не знает, а поэтому бормочет, пытаясь то ли сострить, то ли отбрехаться:
— Поживем, знаете ли, увидим… Я, между прочим, пока еще не бессмертный. Мне трудно, знаете ли, о таких вещах судить…
Клетчатого уже не видно в зале, Феликс утирается платком и разворачивает следующую записку.
Покинув дом культуры, Феликс решает избавиться от проклятой авоськи с бутылками. Он пристраивается в небольшую очередь у ларька по приему стеклотары и стоит, глубоко задумавшись.
Вдруг поднимается визг, крики, очередь бросается врассыпную. Феликс очумело вертит головой, силясь понять, что происходит. И видит он: с пригорка прямо на него, набирая скорость, зловеще-бесшумно катится гигантский МАЗ-самосвал с кузовом, полным строительного мусора. Судорожно подхватив авоську, Феликс отскакивает в сторону, а самосвал, промчавшись в двух шагах, с грохотом вламывается в ларек и останавливается. В кабине его никого нет.