Он кивнул остальным и вышел за дверь. Через несколько мгновений зашумел автомобиль Боскована. Шум усилился, когда он свернул на дорогу, и постепенно стих совсем.
Нэнси ринулась в гостиную.
– Помоги ему! – крикнула она Линли, бездумно крутя в пальцах подол платья. – Он не убивал Мика. Ты же полицейский. Ты можешь помочь. Ты должен.
Несмотря на все свои благие намерения, Линли понимал, что почти ничего не может сделать. У него не было никакой власти в Корнуолле. Вряд ли Босковану, который казался опытным полицейским, захочется прибегнуть к помощи Нью-Скотленд-Ярда. Если бы делом занимался констебль Паркер, Линли не усомнился бы в необходимости своего вмешательства. Но Паркер из дела выбыл. Атак как сотрудники отдела убийств в Пензансе показались Линли в высшей степени компетентными, то и расследование должно было оставаться в их руках. Однако ему надо было что-то сказать, пусть даже оживив самую страшную часть кошмара.
– Расскажи, что ты делала сегодня.
Он подвел Нэнси к креслу-качалке, и Дебора накрыла ее одеялом, взятым с кушетки.
Нэнси начала, запинаясь, рассказывать. Ей надо было продавать пиво во время спектакля, поэтому она оставила Молли с Миком, который работал в гостиной, раскладывал деньги для служащих по конвертам. Молли была рядом в манеже. Нэнси ушла в семь часов.
– Когда я возвращалась, то услыхала плач Молли и разозлилась на Мика. Стала кричать ему, как только открыла дверь.
– Дверь была заперта? – спросил Сент-Джеймс.
– Нет, – ответила Нэнси.
– Ты сразу увидела Мика?
Нэнси покачала головой и прижала одеяло к худым плечам. Высунулся локоть. Костлявый и красный.
– Дверь в гостиную была закрыта.
– А когда ты открыла ее, что увидела в первую очередь?
– Его. Мика. Он лежал… – Она судорожно вздохнула. – А вокруг бумаги, документы, записные книжки.
– Как будто комнату обыскивали, – сказал Сент-Джеймс. – Мик работал дома над своими журналистскими расследованиями?
Нэнси провела рукой по одеялу и кивнула, пожалуй, с излишним жаром:
– Часто. Да. Он работал на компьютере. После обеда ему не хотелось возвращаться в контору, поэтому он работал дома. В коттедже было много его заметок. Я ему говорила, чтобы он разобрал их. Многое можно было выбросить. А он не хотел, потому что никогда не знал, что ему понадобится. Не надо ничего выбрасывать, Нэнси, говорил он. Поэтому всегда было много бумаг. Тут. Там. Заметки на салфетках, на спичечных коробках. Так он привык. У него было много заметок. Наверно, кто-то хотел… или денег. Деньги. Нельзя забывать о деньгах.
Слушать Нэнси было довольно трудно. Хотя все как будто сходилось – бумаги на полу, следы обыска, – очевидно, что не профессия мужа занимала ее мысли, как бы она ни старалась доказать обратное. Похоже, ее волновало совсем другое. И она подтвердила это, сказав: