— Вот так мы можем поговорить о своем. Поняли?
— Простите, — прошептала она в ответ. — Я не сразу сообразила, я подумала о другом.
— Уж слишком вы часто извиняетесь, а? Ладно, ничего, просто слушайте. У нас с вами общие чаяния. Она энергично кивнула.
— Так что мы поможем друг другу, — прошептал он. — Вы поможете мне улизнуть отсюда и вернуть мой чемодан. Я помогу вам добраться до Акапулько в пятницу.
— Идет, — сказала она, возможно, чересчур поспешно.
Грофилд посмотрел на нее, она была милой и невинной, как десятилетняя монашенка. Приманка для единорога. Но в глубине души, за зеркалом этих глаз, по убеждению Грофилда, она уже размышляла, как бы ей кинуть его при первом удобном случае и удрать, не важно, с деньгами или без.
Ну, черт побери! Придется обходиться тем, что есть. Грофилд прошептал:
— Как насчет бумаг? Вы в стране на законном основании?
— Разумеется. — Она казалась искренне удивленной, до того удивленной, что едва не ответила в полный голос.
— Ш-ш-ш! Потише.
— Простите. Я…
— Простите? Опять «простите»?
— Я что, и впрямь все время это говорю, да?
— У вас есть на то причины. Как насчет водительских прав? Они у вас есть?
— Да.
— При вас?
— За корсажем. Я положила туда все мои документы, когда выбралась из окна.
— Прекрасно. А сейчас вопрос на засыпку. На него вы должны ответить честно.
— Если смогу.
— Сможете. Вы спустились по простыне вовсе не затем, чтобы позвонить в полицию. Если мы снова удерем, ваши «тетушки» вызовут легавых?
— Шутите?
— Наш договор все равно остается в силе, — заверил Грофилд. — Просто дело в том, что на улице нам придется действовать по-другому.
Она выпрямилась и села вполоборота к нему, подняв вверх три пальца, будто давала бойскаутскую присягу.
— Я ручаюсь, — горячо прошептала она, — что эти гнилые ублюдки сроду не общались с полицией по собственному почину и не станут этого делать ни в коем случае. Они не позвонят в полицию, в этом я клянусь.
— Ну что ж, хорошо. Теперь подумаем, как отсюда выбраться.
— А вы мне не верьте. Помогите мне встать с кровати.
— Давайте.
Она сползла с ложа, взяла Грофилда за правую руку и помогла ему преодолеть период шаткого равновесия между стоячим и сидячим положениями. Едва очутившись на ногах, Грофилд почувствовал себя лучше.
Он оглядел комнату. Она была обескураживающе пуста. Без занавесок на окнах и покрывал на кровати комната казалась голой и нежилой.
Не считая кровати, в комнате имелся скудный набор гостиничной мебели; металлический комод, раскрашенный под дерево, торшер со странным розовым абажуром, модерновое датское кресло с зеленым сиденьем и спинкой из кожзаменителя, небольшой письменный стол и стул под стать комоду и невысокая подставка для багажа в изножье кровати.