С замирающим сердцем следили Катути и Паакер за каждым ее движением.
Вот она поднесла бокальчик к губам, но тут же отняла его и опять поставила на стол, чтобы ответить на замечание махора по поводу ее позднего завтрака.
– Да, последнее время я действительно была лентяйкой, – сказала она, покраснев. – Но сегодня я встала пораньше, чтобы еще по утренней прохладе отправиться в храм на молитву. Вы ведь знаете о несчастье, постигшем священного барана Амона? Это ужасно! Жрецы были очень взволнованы, но благородный Бек-ен-Хонсу сам принял меня и дал толкование моему сну. Теперь у меня так легко и радостно на душе!
– И все это ты сделала без меня? – с легким упреком спросила Катути.
– Я не хотела тебя тревожить, – отвечала Неферт. – К тому же ты ведь никогда не берешь меня утром ни в город, ни в храм, – после короткого молчания добавила она, покраснев.
Вот она опять взяла бокал, посмотрела на вино, но, не сделав ни одного глотка, сказала:
– Хочешь, Паакер, я расскажу, что мне сегодня снилось? Это был диковинный сон!
Хотя махор и задыхался от волнения, он попросил ее рассказать сон.
– Представь себе, – начала Неферт, двигая бокал по полированному подносу, мокрому от перелившегося через край вина. – Представь себе, Паакер, что мне снилось ладанное дерево, вон то, что стоит в большой кадке. Его привез мне из страны Пунт твой отец, когда я была еще ребенком; с тех пор оно выросло и стало большим. Во всем саду нет ни одного дерева, которое я так любила бы, как это, потому что оно напоминает мне о твоем отце – он был всегда так ласков со мной!
Паакер только кивнул головой.
Неферт взглянула на него и, увидев, как горит его лицо, оборвала свой рассказ.
– Становится жарко, – сказала она. – Не хочешь ли выпить глоток вина или воды?
С этими словами она поднесла бокальчик ко рту, одним глотком отпила половину, потом забавно сморщилась и, обернувшись к Катути, которая стояла за ее стулом, протянула ей бокал со словами:
– Что-то вино сегодня уж больно кислое! Вот попробуй сама!
Вдова взяла у нее бокальчик, поднесла его ко рту, но даже не омочила губ. Опуская бокал, она вдруг хитро улыбнулась махору, глядевшему на нее с неописуемым страхом. В голове ее, подобно молнии, мелькнула мысль: «Та, которой ты так жаждешь, боится твоего расположения». Правда, жестокость была чужда ее натуре, но все же ей хотелось расхохотаться, хотя в этот день она совершила самый постыдный поступок в своей жизни. Ей стало очень весело, когда она, возвращая дочери бокал, шутливо промолвила:
– Мне, правда, приходилось пить вино и послаще, но кислое так приятно освежает в жару.