Там Пентаура встретил старик Гагабу, который не мог сдержать слез, радуясь его спасению. Все, что имели против молодого поэта его наставники, казалось, было теперь позабыто. Амени немедленно распорядился одеть его в новую белоснежную одежду и не мог на него наглядеться, то и дело похлопывая его по плечу с такой радостью и гордостью, как будто он потерял и снова обрел собственного сына.
Пентаур должен был немедленно рассказать ему обо всех своих злоключениях: о каторге, об избавлении от нее у священной горы Синай, о своей встрече с Бент-Анат, о том, как он участвовал в битве при Кадете и был там тяжело ранен стрелой, но подобран и спасен отцом Уарды. Умолчал он лишь о своих чувствах к дочери фараона и о том, как он спас Рамсеса.
– Приблизительно час назад, – закончил он свой рассказ, – сидел я один в своей палатке и смотрел на сверкающий огнями дворец, как вдруг явились стражники и передали мне приказ немедленно следовать за ними в шатер везира. Что ему от меня нужно? Мне кажется, он замышляет против меня какое-то зло.
Гагабу и Амени обменялись понимающими взглядами, и верховный жрец стал торопливо прощаться, так как он слишком долго задержался здесь. Прежде чем взойти на свою колесницу, он приказал ожидавшим стражникам вернуться на свои места и обещал сам сказать везиру, что его гость до конца праздника останется у него в палатке.
Стражники без колебания повиновались и отправились на свои посты.
Амени приехал во дворец прежде них и вошел в зал, когда везир уже указал гостям их места. Верховный жрец направился прямо к нему, поклонился и спокойно сказал:
– Прости мое долгое отсутствие; меня задержал неожиданный случай. Как тебе уже известно, поэт Пентаур жив, и я пригласил его как гостя в свою палатку, чтобы он позаботился о пророке Гагабу.
Везир побледнел, неизменная его улыбка исчезла, и он диким взором уставился на Амени. Вскоре, однако, ему удалось взять себя в руки.
– Теперь ты видишь, каким незаслуженным подозрением меня оскорбили, – сказал он. – Я собирался завтра сам отвезти к вам вашего любимца.
– В таком случае прости, что мы опередили тебя, – сказал Амени и невозмутимо занял свое место поблизости от фараона.
Сотни рабов с великолепной, дорогой посудой вбежали в зал. Огромные золотые и серебряные сосуды для смешивания вина, удивительно тонкой и изящной чеканки, были ввезены в зал на тележках и поставлены на столы виночерпиев. В свешивавшихся с потолка деревянных раковинах и цветках лотоса, слегка покачиваясь, словно на облаках, под прозрачной материей, перекинутой между колоннами, сидели дети и бросали на столы пирующих розы и фиалки. Из невидимых глазу ниш доносились нежные звуки арфы и пение. Раззолоченный алтарь, возвышавшийся посреди зала, струил дурманящий аромат благовонного курения.