Еще раз пережила она те страшные мгновения, когда шарила в сундуке, тот ужас, который охватил ее, когда, уже спрятав драгоценность на груди, она вдруг увидала, что клубы густого дыма и языки пламени преграждают ей путь. Она почувствовала, как силы оставили ее, и ей показалось, будто странный жрец, облаченный во все белое, взял ее на руки. Еще раз всплыли перед ней его глаза, смотревшие на нее с неизъяснимой нежностью; губы ее тронула благодарная улыбка, но вместе с тем легкое недовольство отразилось на ее лице, когда она вспомнила об осторожном поцелуе, сорванном с ее губ перед тем, как она оказалась в сильных руках отца.
– До чего же она прелестна, – задумчиво проговорила Бент-Анат, обращаясь к Неферт. – Пожалуй, бедный Небсехт не ошибался, когда говорил, что ее мать была дочерью какого-то чужеземного вельможи. Видала ли ты когда-нибудь такие изящные ручки и ножки? А кожа – она прозрачна, как финикийская эмаль.
Пока подруги хлопотали вокруг бесчувственной Уарды, всеми силами стараясь вернуть ее к жизни, Катути беспокойно ходила взад и вперед по своей палатке.
После того как она выскользнула из палатки, чтобы поджечь дворец, отчаянные крики маленького Шерау разбудили ее дочь. Поэтому, когда она, дрожа всем телом, с черными от сажи руками вернулась со своего преступного дела, она увидела, что ложе Неферт пусто.
И вот теперь она напрасно ждала Нему и Паакера.
Домоправитель, которого она уже несколько раз посылала к везиру, приходил ни с чем, так как Ани не вернулся в свой шатер. А в последний раз он сказал, что видел посреди дороги труп старой Хект.
Сердце вдовы дрогнуло. Мрачные предчувствия заползли ей в душу, когда она услышала крики людей, суетившихся вокруг горящего дворца. А неумолчная дробь барабанов и трубы воинов, спешивших на помощь к фараону, приводили ее в ужас.
Вдруг до ее слуха донесся глухой грохот обрушившихся стен и балок. На тонких губах вдовы появилась улыбка, и она подумала: «Должно быть, сейчас под обломками дворца погребены фараон и мой милый зять. Ну что ж, ведь если мы не стали жертвами позора, то это отнюдь не его заслуга. А после всего, что произошло при Кадете, он стал бы льнуть к своему терпеливому повелителю, как телок к пасущейся корове».
Надежда и мужество вновь окрылили ее, и ей уже чудились ликующие клики эфиопских воинов, провозглашающих везира фараоном. Она видела перед собой Ани, увенчанного короной Верхнего и Нижнего Египта, на троне Рамсеса и себя рядом с ним, в скромном, но изысканно дорогом платье. Видела, как она вместе со своим сыном и дочерью безраздельно хозяйничает в имении Мена, которое Ани, разумеется, расширит и освободит от долгов. И в эту минуту в голове вдовы родился блистательный план, вселивший в ее душу новые надежды. Быть может, в этот самый час Неферт стала вдовой – так почему бы ей не попытаться уговорить везира взять себе в жены ее дочь, прекраснейшую женщину Египта? Тогда она сама станет царицей-матерью, а это сделает ее неприкосновенной и всемогущей. Что же касается махора Паакера, то она уже давно привыкла смотреть на него, как на брошенное за негодностью оружие, которое уже ни на что не пригодно. Его имущество со временем, быть может, достанется ее сыну, который так славно отличился при Кадете и которого Ани должен будет сделать своим возничим или даже начальником всех колесничих.