— Открой мне, пророк, падет ли царствие аммонитянское? И что станет с Царем Аммонитянским, Анноном, сыном Наасовым? Нафану показалось, что раскаленный взгляд ожег его сутулую спину. Он распрямил плечи, хотя это и стоило ему большого труда и мужества.
— Царствие аммонитянское падет, мой Царь. Стены Раббата превратятся в пыль. Царь Аннон будет убит, а ты украсишь голову свою его венцом. Дэефет засмеялся. Смех его звучал все громче. В нем слышались торжествующие ноты.
— Я всегда знал, что ты говоришь мне правду, старик! — воскликнул он. — Верно, тебя послал сам Га-Шем, чтобы помогать мне и направлять меня! — Дэефет подошел к Нафану и, ухватив пророка за тонкие плечи, заглянул тому в лицо: — Подтверди правоту слов моих, Нафан, чтобы я уверовал в истинность своего выбора. Голубовато-туманные глаза старика смотрели точно в черные провалы зрачков Дэефета и видели внутри них разгорающееся мертвое пламя.
— Ну же! — требовательно воскликнул Царь. — Верно ли, ты ведешь меня путем, который указывает Господь? Сухие, пепельного цвета губы старика шевельнулись, произнося:
— Разве я не доказал это своими пророчествами, мой Царь?
— Я верю тебе, Нафан! — Дэефет снова расхохотался, запрокинув голову. — Нет такого твоего пророчества, которое бы не исполнилось! Так ты сказал, царство аммонитянское падет?
— Да, мой Царь.
— И я надену венец убитого Аннона?
— Так, мой Царь.
— Как скоро это произойдет, Нафан?
— Через два года, мой Царь. Дэефет внезапно нахмурился. На лицо его словно набежала тень. Хотя, может быть, это и была тень. Тень сгущающейся ночи.
— Ответь, Нафан, удастся ли кому-нибудь покинуть Раббат прежде, чем стены его превратятся в пыль?
— Твои воины не увидят лица аммонитянина за стенами Раббата, мой Царь, — спокойно ответил Нафан. Дэефет улыбнулся. На лице его отразилось торжество.
— А скажи мне еще вот что, Нафан. Родится ли у меня шестой сын?
— Если ты захочешь родить сына теперь же, мой Царь, — кивнул пророк, — то первого заберет из чрева Господин наш, Га-Шем, за ослушание Закона его. Но потом будет второй. И он станет велик. И о нем заговорят по всему миру, во всех землях Господних. Люди будут восхвалять его и мудрость его, дарованную ему Господом. И станет он вечен. Имя ему будет Иедидиа. Возлюбленный Господом. Когда он родится, Раббат-Аммон падет.
— Иедидиа, — повторил шепотом Дэефет. Он задумчиво посмотрел на пророка. — Ты и верно послан Господом. Я прикажу перестроить лестницу так, чтобы ступеньки не казались тебе слишком высокими, Нафан.
— Благодарю тебя, мой Царь, — чуть наклонил голову старик, и непонятно было, то ли пророк выражает почтение, то ли прячет глаза. Дэефет с прежней улыбкой отошел к перилам и остановился, глядя на город. Внезапно он подался вперед. От городских стен, со стороны Овчих ворот, донесся звук сигнальной трубы. Это означало появление путника. Страже понадобилось некоторое время, чтобы выяснить, с какой целью прибыл путник в Иевус-Селим, и открыть уже запертые на ночь ворота. Еще через несколько минут у крепостных стен послышался топот лошадиных копыт. С кровли были хорошо видны мелькающие между гранатовыми деревьями и кипарисами фигурки факельщиков и стражей, спешащих к воротам крепости. Тяжелая створка приоткрылась с мрачным гулом, пропуская всадника. Дробный топот копыт звучал уже под самым дворцом. Всадник осадил лошадь, а уже через мгновение стоял на ногах. Бросив повод слуге, он побежал вверх по ступеням к открытому двору.