* * *
Боря положил в сумку свой личный «джентльменский набор». Нож, дождевик, резиновые перчатки. Володя стоял посреди комнаты и молча наблюдал за действиями сожителя. Вид у него был несчастный. Он всегда страдал, когда Боря уходил «на работу». Придурок слабохарактерный. Идиот малахольный.
— Что? — поинтересовался Боря с язвительным смешком. — Опять совесть мучает? Выпей аспирин.
— Послушай… Послушай… — на лице Володи отразилось смятение. — Ты не можешь больше так поступать.
— Почему это? — оскалился тот. — Очень даже могу. Еще как. Хочешь поспорить?
— Не хочу, — ответил Володя. — Только сумасшедший спорит на человеческую жизнь. Или чудовище.
— Я знаю, — Боря улыбнулся еще шире. Он поднял сумку, повесил ее на плечо. — Надеюсь, ты будешь послушным мальчиком.
— Я не могу больше, — печально признался Володя. — Мне страшно.
— Когда тебе не было страшно? Ты всегда боишься. Всегда. Ведешь себя, как слюнтяй. На тебя тошно смотреть.
— Ты не должен этого делать, — повторил Володя. — Просто ты не понимаешь…
— Нет, это ты не понимаешь, — Боря почувствовал, как в груди вскипает бешенство. Это было плохо. Он не имел права выходить из себя. — Ты ничего не понимаешь. Тебе не пришлось вытерпеть и сотой доли того, что вытерпел я по вине этой твари. — Он поставил сумку на пол, подошел к собеседнику, заглянул тому в глаза. Володя не выдержал взгляда, отвернулся. — И теперь ты обязан мне помогать. Обязан!
— Я и так помогаю тебе, — промямлил Володя.
— Я вижу. Стоишь тут, распускаешь нюни, как трехлетний сопляк. Не мешай мне. Я делаю то, что делаю. Володя посмотрел на собеседника. Боря с вызовом уставился на него. Он был сильнее и знал это. Никогда еще, ни разу, Володя не мог выдержать ответного взгляда. Характером не вышел. Так случилось и на этот раз. Боря поздравил себя с очередной маленькой победой.
— И никогда больше не заикайся об этом, — медленно и веско проговорил он. — Твое дело молчать и помогать. Помогать и молчать. Этим и занимайся, если не хочешь нажить крупные неприятности.
— Ты хочешь сказать, что… можешь убить меня?
— Вот именно, — солгал Боря. Он-то знал, что никогда не сможет убить Володю. Не потому, что жаль, а просто они слишком сильно привыкли друг к другу. Привязанность, переросшая в нечто большее. Володя стал неотъемлемой частью Бориной жизни. Что-то вроде любимой игрушки, талисмана, вещи, к которой привыкаешь настолько, что не решаешься выбросить, даже когда в ней отпала необходимость. Володя хранил в себе воспоминания. Для Бори он олицетворял собой освобождение. Разрушенный кокон одиночества. В нем было все. Родительская забота. Братская любовь. Безграничная дружба. Даже то, что Володя постоянно ныл, не могло отвратить от него Борю. Напротив. Именно за счет этого нытья Боря самоутверждался. Ощущал себя ПО-НАСТОЯЩЕМУ сильным человеком. Убитые шлюхи в счет не шли. Овцы. Грязь под ногами. Давя таракана, силу не почувствуешь. Только отвращение. Когда же Володя исчезал, Боря маялся, хотя никогда не говорил об этом. Володя был ему необходим.