— Ничего, ничего… Полезный обмен мнениями. Но заявление пусть подаст, я подмахну. — Он вдруг стал по-отечески заботливым, как и подобает победителю. — Я, конечно, понимаю: была ей охота возвращаться домой с дитем и без мужа, но…
— До свидания!
Врач дал себе зарок никогда не пытаться что-то втолковывать администраторам. Он был зол на себя за свою наивность и доверчивость.
Старший коллега — без пяти минут пенсионер, — выслушав его рассказ об этом визите, посмеялся в свое удовольствие:
— Вот и не суй нос в чужие дела! Ишь, заступник! Работай на совесть, потом выходи на пенсию. Вот и вся премудрость.
Не понравилось Виктору лицо старика. Вроде бы сама любезность, а во взгляде какое-то затаенное коварство.
— Ранне сказала, что родилась двойня. У той женщины. Она только не знает, двое мальчиков или мальчик и девочка.
— А я вот не помню, меня в это дело не впутывайте. — Старик тяжело задышал и уставился в окно, хотя в саду все было по-прежнему. — Мне восемьдесят два. Так сказать, на краю могилы… А вот милой Ранне, коли доведется встретить, низко кланяйтесь от меня…
Вцепившись в подлокотники, он стал подниматься с кресла. У него были тонкие, высохшие ноги, штанины висели мешком. Мелкими шажками он проковылял к дивану и прилег, положив голову на валик.
— Говорите, что ничего не знаете, а сами просите, чтобы не впутывали.
— Ничего не знаю. Честное слово, можете мне поверить! — Это прозвучало почти плаксиво.
Я не хотел. Я бы ни за что и не впутался, но они не могли без меня обойтись, на документах нужна была и моя подпись. И они принялись меня уламывать. Я сопротивлялся. Да, да… Я долго не соглашался! Даже предостерегал: «Как бы это не выплыло наружу!» А они снова за свое. Они боялись той женщины, у которой умер ребенок.
— Придет моряк, потребует расследования, — заведующий отделением не решался взять ответственность на себя.
— Нашей вины тут нет, любая экспертиза подтвердит, — возразил молодой коллега. — Этот чокнутый идеалист бегал к директору техникума. Сам мне потом рассказывал.
— Ну и получите нового завотделением, — в сердцах сказал заведующий.
— Неужели ты думаешь, что мы могли ребенка спасти?
— Не об этом речь. Во время войны немцы мобилизовали моего брата в латышский легион, теперь это наверняка откроется.
— Какое все это имеет значение! — не понял младший коллега. — Я уже говорил, чокнутый идеалист.
— Для тебя никакого, а для отдела кадров имеет значение. Обязательно найдется какой-нибудь очень бдительный товарищ.
— Не верится.
— Зато ты веришь во многое такое, чему действительно не следовало бы верить.