Я за ним. Дрюня открыл багажник, порылся в нем и извлек какие-то летние шортики. Шортики были явно женские и не спортивные: с кружевными оборочками.
Дрюня зашел за машину и кряхтя натянул их на себя.
– Ну как? – с тревогой спросил он, пытаясь рассмотреть себя в боковое зеркало.
– Откуда они у тебя? – только и вымолвила я.
– Да… Оставила какая-то лярва, мать ее! – выругался Дрюня и еще раз спросил:
– Ну как?
Я старалась не покатиться от смеха. Дрюня был уморителен в этих шортиках с оборочками, обтянувших его зад. К тому же из-под них торчали его худые волосатые ноги.
– Нормально, – ответила я глухо, боясь, как бы Мурашова не хватил инфаркт.
Дрюня обессиленно посмотрел на меня.
– Поехали! – обреченно скомандовал он и махнул рукой.
Я села на переднее сиденье, и поездка наша продолжалась.
Благодарение богу, больше по пути никаких происшествий не случилось. А то я бы точно не перенесла.
Подъезжая к Москве, Дрюня мрачнел все больше. Когда по пути нас еще раз остановили гаишники, Дрюня молча протягивал им документы и на вопросы отвечал вежливо и корректно. При этом он старательно прятал ноги под одеялкой.
Наконец, мы приехали. Дрюня вышел из машины и пошел регистрироваться, как это всегда и делается, если въезжаешь в столицу на своем автомобиле. Идя, он ловил восторженные от обалдения взгляды москвичей. При этом он отчаянно старался выглядеть невозмутимым, делая вид, что так оно и было задумано.
Я сидела с каменным лицом, во всем поддерживая своего спутника.
Дрюня зарегистрировался и с непроницаемым лицом вернулся в машину. Кроме мурашек, высыпавших по его ногам, ничто не выдавало его состояния.
– Дрюня, я горжусь тобой! – волнуясь, проговорила я. – Ты просто молодец!
– Ладно тебе, – хрипло откликнулся Дрюня и отвернулся.
Я порывисто обняла его за шею и поцеловала. Дрюня совсем смутился.
– Ты это… Лелька… – отстраняясь, проговорил он в сторону, не глядя мне в глаза. – Ты только не говор никому… про это самое… Ладно?
Тут Дрюня повернулся, и я увидела в его глазах такое отчаяние, что…
– Никогда не скажу! – горячо пообещала я ему. – Я же тебе друг!
– Самый лучший! – подтвердил Дрюня и осторожно поцеловал меня в щеку. – Ты это, Лелечка… Еще штанишки мне сбегай купи, пожалуйста…
– Конечно, конечно, – закивала я головой, выскакивая из машины.
В Москве я ориентировалась очень плохо. Наверное, потому что бывала редко. Папочка Андрей Витальевич очень неохотно приглашал нас к себе. Вернее, даже не приглашал, а просто, когда мамочка Ираида Сергеевна в письме ясно сообщала, что было бы неплохо нам наведаться в Москву, папочка тут же отвечал, что он будет просто счастлив, но, к его величайшему сожалению, сие прекраснейшее для него событие придется перенести на неопределенный срок, поскольку он срочно, буквально через пару минут улетает в Нью-Йорк. А потом в Париж. Когда вернется, сразу же позвонит. Но так как папаша отродясь не знал нашего номера телефона – ни моего, ни материного, ни Полининого, – то и звонка, естественно, мы не дожидались.