— Да, да!
— И это не заставило тебя задуматься? У него есть ещё огромное преимущество, у этого проклятого Монтестрюка, хоть от его шляпы и платья так и несет провинцией, а шпага у него такая, каких никто не видел со времен Людовика XIII.
— Преимущество, говоришь ты?
— А то, как он познакомился с твоей кузиной? Он гонится за взбесившейся лошадью, ловким ударом шпаги по ноге останавливает её, лошадь падает всего в десяти шагах от пропасти, герцогиня спасена им от верной гибели… Разве это ничего не значит? Ведь вот он — герой с первого своего шага! И она ведь вспомнила же, говоря о своем спасителе, о рыцарях Круглого Стола, если не ошибаюсь!
— Это была просто насмешка!
— Э, мой друг! Женщины часто используют такой прием — сказать правду под видом насмешки. Воображение герцогини затронуто… Берегитесь, Шиврю, берегитесь!
— Поберегусь, Лудеак, не беспокойся, но я завтра же пощупаю, что это за человек!
В то самое время, когда Шиврю и Лудеак обсуждали Югэ, ему самому приходили в голову странные мысли. С самого утра он отправился в парк и целый час бродил там. Не обязан ли он честно объявить Орфизе де Монлюсон, что любит её безумно? Если он был так откровенен с Брискеттой, то не должен ли он так же поступать и теперь, когда перед ним герцогиня? Весь вопрос в том, как найти подходящий случай для признания, ведь это дело нелегкое, так как Орфизу с утра до вечера окружала толпа. Югэ утешился тем, что решил если случай не представится, то он сам организует его.
В тот же самый день произошел случай, в котором Югэ заметил искру для того, чтобы затем вспыхнул пожар.
Все общество гуляло в саду, герцогиня д'Авранш играла розой и уронила её на песок. Югэ живо её поднял, поднес к губам и возвратил герцогине. Шиврю покраснел.
— Э! Вы разве не заметили, что я уже наклонялся, чтобы поднять розу и передать её кузине?
— И вы тоже могли заметить, что я поднял её прежде, чем вы успели нагнутся!
— Граф де Монтестрюк!
— Граф де Шиврю!
Они уже смотрели друг на друга, как два молодых петуха.
— Господа! — вскричала принцесса Мамьяни, от которой ничто не ускользнуло. — Что это с вами? Орфиза уронила розу, я тоже могу уронить платок или бант. Монтестрюк был проворней сегодня, завтра будет проворней Шиврю. Каждый получит право на нашу благодарность. Не так ли, Орфиза?
— Разумеется!
— Хорошо! — сказал Шиврю дрожащим голосом и, наклонясь к уху Лудеака, изменившемуся в лице, прошептал:
— Кажется, дело добром не кончится.
— Гм! Не спешите, — отвечал Лудеак. — Монтестрюк не из тех, кто легко оступает. К тому же, я осматривал ногу у Пенелопы: он чуть не отрубил её с одного удара.