Узорчатая парча (Миямото) - страница 19

Лодка называлась «Осуги-мару». В ней стоял молодой парень. Заметив Юкако, он улыбнулся и помахал рукой. Но при виде меня глаза у него недобро заблестели. Парень был пострижен под ноль, и поначалу я принял его за ученика школы высшей ступени, но, присмотревшись, понял, что лет ему гораздо больше, наверное, года двадцать два – двадцать три. Юкако окинула парня взглядом и сообщила, что я – ее одноклассник, что меня перевели в Майдзуру из Осаки и что я тоже хочу покататься, а потому она захватила меня с собой. Парень оценивающе оглядел меня, потом легонько кивнул и, пройдя в кабину, завел мотор, потом пригласил нас на борт. Едва катер отчалил, он громко спросил, умею ли я плавать. Я ответил, что, в общем, держусь на воде. Тогда парень выскочил из кабинки и, схватив меня за шиворот, швырнул в воду. Вынырнув, я успел увидеть, как вслед за мной в воду прыгнула Юкако – прямо в матроске. Парень что-то кричал нам вслед, но мы изо всех сил гребли к причалу, не обращая на него внимания. Я первым выбрался на причал, помог забраться Юкако – и бросился бежать. Вода стекала с меня ручьями. Однако, пробежав несколько шагов, я остановился. Дело в том, что я испугался, что парень бросится за нами в погоню. Но лодка неслась вперед по заливу. Парень, похоже, и не думал поворачивать обратно. Ботинки свалились с ног, пока мы плыли, и мы стояли в мокрых носках. Юкако подбежала ко мне, схватила за руку и принялась извиняться, а потом вдруг громко расхохоталась. Я даже растерялся – уж очень странный у нее вышел смех. Она стояла, вцепившись в мою руку, мокрая, как мышь, и смеялась, дрожа всем телом. Отсмеявшись, она пригласила меня домой. В ноябре море в Майдзуру холодное, я просто заледенел и тоже начал дрожать мелкой дрожью. Юкако предложила мне переодеться в одежду ее старшего брата. Мы рысцой потрусили от порта в город, под удивленными взглядами прохожих.

Дом Юкако находился на окраине города – неподалеку от дома дяди Огата, рядом с сушильней, где вялили рыбу. Сушильня представляла собой крытый почерневшим шифером сарай, который окружал деревянный забор. Все вокруг, казалось, пропиталось запахом рыбы. Вокруг составленных штабелями деревянных ящиков с рыбой кружили стаи одичавших псов.

На двухэтажном доме Юкако красовалась вывеска табачной лавки. У входа в лавку сидела мать Юкако. Увидев нас в таком виде, она даже вскрикнула от удивления. Юкако сказала, что мы играли на причале, но нечаянно свалились в воду, и попросила у матери разрешения дать мне одежду брата. Пока Юкако переодевалась у себя на втором этаже, я тоже скинул промокшую форму и белье и натянул пропахшую нафталином одежду, которую принесла мне мать. Брат Юкако как раз в том году закончил школу высшей ступени и уехал в Осаку, работать на автомобильном заводе. Я знал, что у Юкако есть брат, но никогда не видел его. Переодевшись, Юкако позвала меня наверх, и я поднялся к ней на второй этаж. Она надела алый свитер и теперь вытирала мокрые волосы полотенцем. Чтобы не простудиться, надо согреться, сказала она и вытащила на середину комнаты электроплитку. Мать подала нам горячего чаю, и мы с Юкако, сидя у раскалившейся докрасна печки, какое-то время молча прихлебывали из чашек. На столе у Юкако стояли электрическая лампа, маленькая деревянная шкатулка и глиняная кукла. Я помню до сих пор, что все это было расставлено как-то по-девчачьи. И вообще все в этой комнате было каким-то по-детски чистым, не вязавшимся с окружавшими Юкако сплетнями. Длинные, распущенные по плечам волосы Юкако отливали влажным черным глянцем, на щеках играл красноватый отсвет раскалившейся плитки. Она словно испускала некий аромат чувственности, в котором было сокрыто нечто темное, тайное. Мне вдруг почудилось, что передо мной зрелая женщина, которая только что приняла ванну и теперь сушит волосы, погруженная в свои мысли. Нет, пожалуй, нельзя сказать, что я воспринимал ее так тогда. Правильней будет сказать, что такой она кажется мне сейчас, когда я вспоминаю школьницу Юкако двадцатилетней давности. «Зачем ты прыгнула в воду?» – спросил я ее. Она озорно улыбнулась и сказала, что не захотела оставаться вдвоем с тем парнем. Зачем же она тогда вообще захотела кататься на лодке, не унимался я. В ответ Юкако бросила на меня косой, своенравный взгляд, а потом нахмурилась и замолчала. В конце концов, она рассказала, что парень давно липнет к ней, даже несколько раз подкарауливал ее после занятий, вот она и подумала, что он, наконец, отвяжется от нее, если Юкако хотя бы разок уступит его домогательствам. Тогда я поведал о том, что говорят о ней в школе, и спросил, правда ли это. Что-то правда, а что-то – вранье, как-то уклончиво сказала она – и попросила никому не говорить о том, что случилось сегодня. От жара маленькой плитки руки мои согрелись, щеки пылали, дрожь унялась. Напряжение стало спадать, мне становилось легко и спокойно. Меня охватило призрачное ощущение, что нас с Юкако связывают узы какой-то давней, невинной близости. Я принялся корить ее за то, что она сама заигрывает с парнями и невольно дает им повод для приставаний. «И вовсе нет!» – резко ответила она и, прикусив нижнюю губу, посмотрела на меня долгим взглядом. Глаза при этом у нее были почему-то печальные-печальные, от чего Юкако показалась мне еще красивей. От этих печальных глаз на меня вдруг нахлынуло привычное чувство тоскливого, непреодолимого одиночества. И я поведал ей, как ненавижу этот самый Майдзуру и как мечтаю вернуться обратно в Осаку. Солнце зашло, в комнате стало темно, светилась только витая спираль электроплитки…