— Леночка, ты мне мешаешь?
О, черт, не выдержал! Давно известно, что женская болтливость требует постоянного подбрасывания «топлива» в виде заинтересованных вопросов либо возражений. Без них она постепенно затухает.
— Видишь, жена тебе уже начинает мешать. Что тогда говорить о преступниках, читающих твои опусы? — воспрянула Лена, протирая вечно запотевающие стекла очков. — Почему бы тебе не прислушаться к моему мнению и не написать большую статейку о молодежных равлечениях? Или — о новой постановке в Ленкоме? Или… Нет, Никита, ничему жизнь тебя не научила! Вон даже дочь говорит о тебе: взрослый ребенок. В каком только колхозе тебя воспитали?
Сдерживая возмущение, Никита Савельевич снова припал к спасительной машинке. По опыту прошлых аналогичных «собеседований» с супругой знал, что теперь её не остановить. Своей дурацкой просьбой не мешать ему работать он словно размыл последнюю, сдерживающую мощный поток, перемычку.
Спас многократный звонок в прихожей. Будто возле двери пристроился развеселый пацаненок с первого этажа, решивший выбить на звонковой кнопке единственную знакомую ему мелодию песенки о Чижике-Пыжике.
— Ну, я сейчас задам этому хулигану, — решительно поднялась со стула Лена, начисто позабыв о намерении воспитать мужа в духе заботы о семье и о собственной безопасности. — Родители не могут воспитать, я воспитаю!
Никита Савельевич знал, что это вовсе не пацан шалит — заявился с новой идеей нестареющий Федорчук. Судя по голосам на лестничной площадке, не один.
Когда под бдительным надзором Лены в комнату вошли Федорчук и Андрюха Панкратов, Окунев встревожился.
— Что-нибудь с отцом? — быстро спросил он Андрея. — Заболел?
— Не бери в голову, Оглобля, — прохрипел Федорчук, опередив уже раскрывшего рот Панкратова-сына. — Федуна радикулит прострелил — ни встать, ни лечь. Зинуха выхаживает муженька-инвалида…
Никита Савельевич с облегчением откинулся на спинку стула, перевел дыхание на обычный спокойный ритм. Радикулит разве болезнь? С ней сто лет проживешь-промаешься. Возраст у бывших курсантов, как принято выражаться, находится в «зоне риска» — любая, кроме радикулита, болячка, ранее не замечаемая, может оказаться последней.
— Присаживайтесь к столу, хлопцы, — повел рукой Окунев в сторону кухни. — Сейчас Лена накормит и напоит. А то вон Андрюха после ранения ноги едва таскает.
Елена Ефимовна с готовностью побежала на кухню. Кормить и поить — главное для неё удовольствие, неважно чем и кого, когда и по какой причине. Такой уж у неё хлебосольный характер. Не чета прижимистому характеру матери Андрея, которая каждый кусок, отправляемый гостем в рот, провожает осуждающими взглядами.