— Не брать в голову советуешь? — усомнился в бойцовских способностях пенсионеров журналист. — Бороться собираешься, старец? Ну, ну, борись, сражайся. А я — пас. Не хочу раньше времени выслушивать надгробные речи…
— Как это «пас»,»не хочу»? — мигом рассвирепел Федорчук. — А кто пообещал Андрюхе помочь? Кто изображал героя? Я или ты? Не хочешь завтра идти в институт, слюнтяй, не ходи. Обойдемся. Катьку попрошу — сходит, она баба бедовая, ничего не боится. Позвони только: так и так, медвежья болезнь одолела, даже сплю, дескать, в обнимку с унитазом, придет жена товарища…
За дверью, прижав покрасневшее ухо к щели, исходила жалостью и гневом Елена Ефимовна. Ей хотелось распахнуть дверь и, величественно выпрямившись, появиться на пороге. Почему в институт должна идти жена Володдьки? Разве у Окунева нет своей подруги и помощницы? За нужной Панкратову бумагой пойдет она, только она!
Но непонятный страх сковал руки и ноги, затуманил голову, перехватил дыхание. Будто позорный ужас передался ей от мужа.
— Не надо, — безвольно возразил Окунев. — Пойду сам!
— Вместе со мной, — обрадовался Федорчук. — И не пойдем — поедем. Сын «тачку» купил — отвезет…
На следующий день Никита Савельевич, превозмогая желание обернуться и оглядеть подступы к институту, вошел в подъезд. Федорчук с сыном остались в машине, отслеживая поведение немногочисленных прохожих…
— Мы посоветовались и решили порекомендовать вам четырех сотрудников, занимающихся темой Иванчишина…
Платонов был сегодня на удивление энергичен, будто принятое решение поможет ему ликвидировать все задолженности и проблемы, сотрясающие институт. Брюшко перетянуто ремнем, перхоть убрана с плеч пиджака, лысая голова вздернута в поднебесье. Говорит, будто читает научный доклад, жестами подчеркивая наиболее значимые места… Неужели, непонятно?… Могу повторить…
— … единственная просьба: об изобретении — ни слова, ни намека. С писакой — простите за неловкое слово, к вам оно не относится — тиснувшего дурацкую заметку в газету, мы разберемся…
— Можете не сомневаться — ни слова, — клятвенно пообещал успокоенный Окунев, глядя на невесть какими путями попавший в кабинет начальника института портрет Дзержинского. — Рукопись представлю вам для ознакомления и оценки.
Говорил и твердо знал: никакого очерка не будет. Напишет про труд ассенизаторов, дворников, стрелочников, но не ученых, Ибо перед глазами стоит тот самый мужик в длинополом плаще и в шляпе, рука, о которую тот погасил окурок все ещё ноет и чешется…
Вечером, вызванный по телефону, пожаловал Панкратов вместе с женой. В последнее время он старался не оставлять Таню одну — охрана снята, лейтенант Гена и его товарищи направлены для выполнения других заданий. Мало ли что может произойти.