Он замолчал, окинул троицу внимательным взглядом. Что ж, он с самого начала оценил их совершенно правильно: они не торопились с вопросами, они не вскакивали с мест и не выкрикивали всякие дурацкие реплики в стиле бразильской мелодрамы. Они просто сидели молча с такими лицами, что Смолин кое-кому не завидовал…
— Вы уверены? — спросил заочно знакомый.
— Уверен, — сказал Смолин. — Я не знаю, кто убил, но, кажется, знаю практически наперечет всех, кто затеял. Ну, может, есть еще один-два игрока, но это опять-таки детали… Один крохотный, но существенный нюанс: доказательств нет ни малейших. Ни малейших, честное слово. А потому ни одной фамилии и ни одного эпизода вы от меня, пардон, не услышите. Или вы настолько юные и наивные, что полагаете, будто подобных ситуаций не бывает? Когда все лежит на поверхности и имена известны наперечет, а предъявить ничего невозможно?
Он намеренно сделал долгую паузу — но они молчали, все трое. Не были они ни юными, ни наивными. Прошло много времени, прежде чем совершенно незнакомый промолвил тихо:
— А может все же…
— Нет, — сказал Смолин. — «Ни малейших» — это и означает «ни малейших». Их не прищучить, никого. А вот здания вы можете в самом скором времени лишиться… — он поднял ладонь. — Вот только не надо вот этого… Щеки надувать не надо, ребята. Вы, конечно, взовьетесь сейчас орлами и будете кричать, что не допустите, костьми ляжете, и вообще… Да? Давайте побудем взрослыми. Мы все не пацаны, а жизнь нынче сложная и жестокая. «Рапира» — это, как выражался герой у классиков, очень бла-ародно, но есть еще и се ля ви… Положа руку на сердце, фигурой был один Шевалье, а все прочие никак не фигуры, в том числе и я. Ну да, в Шантарске там и сям сыщется масса хороших людей, прошедших «Рапиру», иные занимают кой-какие посты… именно что кой-какие. Никак не те, с которых можно что-то затормозить и блокировать. Остается митинг у администрации устраивать, петиции сочинять… вы сами-то к этому серьезно относитесь, а?
— Но можно же что-то сделать… — сказал смутно знакомый.
— Боюсь, ничего нельзя сделать, — сказал Смолин. — Я специально озадачивал своего адвоката, а он у меня прохвост, каких мало… в хорошем смысле. Так вот, он с ходу, не особенно и напрягаясь, выложил четыре законных схемы, по которым вас могут недельки через две выпнуть на улицу. Законных. Четыре. Подозреваю, что их может оказаться и больше. Уж поверьте на слово. Я в этой истории — лицо заинтересованное. Не буду, уж простите великодушно, углубляться в детали, но меня прессует, очень похоже, та же компашка и по тому же делу… а прогибаться я решительно не намерен. В жизни раком не вставал и не встану.