Это в юности Рыжему не приходилось задумываться над тем, какое впечатление он производит на женщин. Хоть в дерюге, хоть в доспехах, хоть в золотом шитье по бархату, его всегда окружала броня воинской славы и величия предков, а кроме того, Мэйтианн’илли знал тогда, что испытывает к своим женщинам, и еще точнее ведал о взаимных чувствах возлюбленных. Не то что ныне…
По дороге в столицу была масса времени и возможностей подумать над произошедшими с ним метаморфозами. Хелит сумела найти в его душе какую-то потаенную лазейку в незнакомые самому Мэю глубины. Туда, куда он даже не пытался заглядывать, искренне полагая, что там во тьме живут лишь демоны и чудовища.
Воспоминания о Лот-Алхави у Рыжего всегда были с привкусом крови и вина, сильнее он любил и ненавидел только родной Галан Май. Величественный город униэн не стал церемониться со своим заклятым недругом и сразу сомкнул тонкие сильные пальцы на горле князя, заставив Мэя от боли вонзать ногти в собственные ладони. Постарели деревья, потрескались статуи, но каждое окно, каждая стена и каждый камень под ногами узнали рыжего сына Финигаса, своевольного и дерзкого, веселого, жестокого и непобедимого.
«Ты ли это, Веселый Мэй? Ты ли? Отчего молчишь?» – кричали они и смеялись вслед.
Прошло больше пятидесяти лет с тех пор, как Мэй покинул столицу, и за это время многие успели подзабыть его лицо, а кое-кому из юных так и вовсе не довелось познакомиться с Отступником. Поэтому стража при входе далеко не сразу узнала Рыжего. С него испросили приглашение, и даже когда Мэй демонстративно откинул капюшон плаща, это не произвело особого впечатления на молоденького офицера. Конфуза не произошло лишь потому, что рядом оказался полусотник из ветеранов Мор-Хъерике.
– Милорд, вы вернулись?! – изумился тот и, не размышляя, тут же попытался опуститься пред Отступником на одно колено.
Но его вовремя подхватили под локоть.
– Не спеши, Кагг.
– Вот уж не надеялся на встречу, милорд! – с чувством вздохнул полусотник и прикрикнул на подчиненного. – Немедленно пропусти благородного лорда… – Он замешкался, смутился и сумел лишь пробормотать чуть слышно: – Мэйтианна.
У ветерана язык не поворачивался называть такого человека грязным прозвищем «Отступник».
– Спасибо, Кагг. Я ненадолго. Только повидаю свою любимую девушку, – улыбнулся Мэй.
Слово «любимая» далось ему с неимоверным трудом, раскаленным обручем пережимая глотку.
– Кто это? – спросил юный в’етт у начальства, впервые видя оное в таком душевном смятении.
– Это сам Мэйтианн’илли Джэрэт’лиг, князь Приграничья, сын Финигаса и мой командир.