Дорога к рабству (Хайек)

Тем, кто в этом сомневается, могу порекомендовать обратиться к свидетельству лорда Морли, который в своих «Воспоминаниях» называет «общепризнанным» тот факт, что «основные идеи эссе „О свободе“ не являются оригинальными, но пришли к нам из Германии».

Определенное родство между социализмом и организацией Прусского государства несомненно. Оно признавалось ужо первыми французскими социалистами. Еще задолго до того, как идеал управления целой страной по принципу управления фабрикой стал вдохновлять социалистов девятнадцатого столетия, прусский поэт Новалис жаловался, что "ни одна страна никогда не управлялась настолько по образцу фабрики, как Пруссия после смерти Фридриха Вильгельма". (См.: Novalis [Friedrich von Hardenberg]. Glauben und Liebe, oder der Konig und die Konigin, 1798).

В самом деле, уже в 1931 г. в "Отчете Макмиллана" можно было прочитать о "наблюдающейся в последние годы перемене в самом подходе правительства к своим функциям и усилении тенденции кабинета министров, независимо от партийной принадлежности, все более активно управлять жизнью граждан". И далее: "Парламент проводит все больше законодательных актов, непосредственно регулирующих повседневные занятия населения, и вмешивается в дела, прежде считавшиеся не входящими в его компетенцию". И это написано еще до того, как в конце того же года Англия наконец решилась на кардинальный поворот и в период 1931–1939 гг. до неузнаваемости преобразовала свою экономику.

Почти полностью забыты сегодня и гораздо более поздние предостережения, сбывшиеся с ужасающей точностью. Не прошло и тридцати лет с тех пор, как Хилэр Беллок писал в книге, объясняющей события, происшедшие с тех пор в Германии, лучше, чем любое исследование, написанное постфактум: "воздействие социалистического учения на капиталистическое общество приведет к появлению новообразования, не сводимого к породившим его источникам, — назовем его Государством всеобщего порабощения". (Hilaire Веllос. The Servile State, 1913, 3rd ed. 1927, p. XIV).

Так, поистине фатальные и до сих пор дающие о себе знать последствия имело для Европы подчинение и частичное уничтожение немецкой буржуазии владетельными князьями в XV–XVI вв.

Этот процесс я попытался проанализировать в двух сериях статей: "Сциентизм и изучение общества" и "Контрреволюция науки", опубликованных в журнале "Есоnomica" в 1941–1944 гг.

К. Mannheim. Man and Society in an Age of Reconstruction, 1940, p. 175.

Discours prononce a I’assemblee constituante le 12 Septembre 1848 sur la question du droit au travail. Oeuvres completes d’Alexis de Tocqueville, vol. IX, 1866, p. 546. 

Max Eastman. Stalin’s Russia and the Crisis of Socialism, 1940, p. 82.

W. H. Сhamberlin. A False Utopia, 1937, p. 202–203.

F. A. Vоigt. Unto Caesar, 1939, p. 95.

"Atlantic Monthly", November 1936, p. 552.

P. Drucker. The End of the Economic Man, 1939, p. 230.

Весьма поучительную картину эволюции идей многих фашистских лидеров можно найти в сочинении P. Михельса (вначале — марксиста, затем — фашиста): R. Michels. Sozialismus und Faszismus. Munich, 1925, vol. II, pp. 264–266, 311–312.

"Social Research", vol. VIII, № 4, November 1941. — B этой связи можно вспомнить, что в феврале 1941 г. Гитлер посчитал целесообразным заявить в одном из публичных выступлений, что "национал–социализм и марксизм в основе своей — одно и то же". (См. "The Bulletin of International News", XVIII, № 5, 269. — Издание Королевского института по международным делам).

Из заметок Адама Смита 1755 г., цитируемых Дугаллом Стюартом в его "Краткой биографии Адама Смита".

Правда, в последнее время некоторые кабинетные социалисты, под влиянием критики n из опасений потерять в планируемом обществе свободу, изобрели новую концепцию — "конкурентный социализм", которая, как они надеются, позволит избежать опасностей централизованного планирования и соединить уничтожение частной собственности с сохранением всех свобод. И хотя в некоторых ученых журналах завязалась какая–то дискуссия об этой новой разновидности социализма, практических политиков она вряд ли заинтересует. А если бы и заинтересовала, то нетрудно показать (и автор уже пытался это сделать — см.: "Economica", 1940), что концепция эта абсолютно иллюзорна и внутренне противоречива. Невозможно установить контроль над всеми производственными ресурсами, не определяя, кто и для кого будет эти ресурсы использовать. И хотя при "конкурентном социализме" планирование должно идти окольными путями, результаты его будут теми же самыми, а элемент конкуренции останется не более чем бутафорией.

Более подробно этот вопрос обсуждается в очерке профессора Л. Роббинса "Неизбежность монополий". См. в кн.: "Economic Basis of Class Conflict", 1939, pp. 45–80.

Final Report and Recommendations of the Temporary National Economic Committee, 77th Congress, 1st Session, Senate Document, No 35, 1941, p. 89.

C. Wilсоx. Competition and Monopoly in American Industry. — "Temporary National Economic Committee", Monograph No. 21, 1940, p. 314.

Reinhold Niebuhr. Moral Man and Immoral Society (1932).

Когда я уже читал корректуру этой книги, пришло известие, что работы по обслуживанию автомагистралей в Германии временно приостановлены!

Sidney and Beatrice Webb. Industrial Democracy, p. 800.

H. J. Laski. Labour and the Constitution, "The New Statesman and Nation", No 81 (New Series) Sp. 10th, 1932, p. 277. B книге, где проф. Ласки впоследствии развил свои идеи более подробно, (Democracy in Crisis, 1933, особ. стр. 87), его убежденность в том, что парламентской демократии нельзя позволить превратиться в препятствие на пути социализма, выражена еще более прямо: социалистическое правительство не только "возьмет в свои руки широкие полномочия и будет править с помощью декретов и распоряжений, имеющих силу закона", а также "приостановит действие классических процедурных правил, предусматривающих формы протеста или оспаривания действий правительства", но даже само "сохранение парламентской формы правления будет зависеть от получения им (т. е. лейбористским правительством) от консервативной партии гарантий того, что результаты его реформаторской деятельности не будут аннулированы в случае поражения на выборах"!

Поучительно в этой связи кратко рассмотреть правительственный документ, в котором в последние годы обсуждались эти вопросы. Еще тринадцать лет назад, т. е. до того, как Англия окончательно отказалась от экономического либерализма, процесс делегирования законодательных полномочий уже зашел так далеко, что было решено создать комитет, чтобы выяснить, "какие гарантии являются желательными или необходимыми для обеспечения верховной власти Закона". В своем докладе "Комитет Дономора" (Report of the [Lord Chancellor’s] Comittee on Ministeris Powers, cmd. 4060, 1932) показал, что уже тогда парламент прибегал к "делегированию полномочий оптом и без разбора", но счел это (это было до того, как мы действительно заглянули в тоталитарную пропасть!) явлением неизбежным и относительно безобидным. И действительно, передача полномочий как таковая не обязательно представляет опасность для свободы; интересно, почему она стала необходимой в таком масштабе. Среди причин, перечисленных в отчете, на первом месте стоит тот факт, что "парламент в наши дни принимает ежегодно столько законов" и "многие подробности носят настолько специальный характер, что не подходят для парламентского обсуждения". Но если все дело в этом, то непонятно, почему нельзя проработать технические подробности до, а не после принятия закона парламентом. Гораздо более важная причина того, почему во многих случаях "если бы парламент не прибегал к делегированию законодательных полномочий, то оказался бы не в состоянии принять именно такие и такое количество законодательных актов, сколько требует общественное мнение", наивно раскрыта следующей фразой: "многие из законов столь сильно влияют на человеческую жизнь, что главное здесь — гибкость"! Что это означает, как не предоставление права принимать решения по своему усмотрению (так называемых "дискреционных полномочий"), то есть власти, не ограниченной никакими закрепленными правом принципами, которая, по мнению парламента; не поддается ограничению твердыми и недвусмысленными правилами?

Socialism and the Problems of Democratic Parlamentarism. — "International Affairs", v. XIII, p. 501.

К. Mannheim. Man and Society in the Age of Reconstruction. 1940, p. 340.

По классическому определению А. Дайси ("Конституционное право". — 8–е изд., с. 19S), правозаконность — "это прежде всего абсолютный авторитет и главенство действующего законодательства, противопоставленные произвольным распоряжениям властей н исключающие не только произвол со стороны правительства, но и саму возможность действовать в каких–то ситуациях по своему усмотрению". В Англии этот термин приобрел ныне (в большой степени благодаря работе Л. Дайси) более узкий и специальный смысл, который нас здесь интересовать не будет. Более широкое (и традиционное для Англии) значение понятия правозаконности или власти закона выявилось в начале XIX в. в Германии, когда там велись споры о природе правового государства.

Поэтому нельзя сказать, что юридический теоретик нацизма Карл Шмитт совершенно поправ, противопоставляя либеральному правовому государству национал–социалистский идеал "справедливого государства". Правда, такая справедливость, противоположная формальному правосудию, неизбежно ведет к дискриминации.

Таким образом, вовсе не свобода и закон вступают в конфликт, как это считали в XIX в. Уже Дж. Локк показал, что не может быть свободы без закона. Реальный конфликт — это противоречие между законами двух типов, настолько непохожими друг на друга, что не следовало бы для их обозначения употреблять один n тот же термин. К первому типу, соответствующему принципам правозаконности, относятся общие, заранее установленные "правила игры", позволяющие индивиду прогнозировать действия правительственных органов и знать наверняка, что позволено и что запрещено ему, наряду с другими гражданами, делать в тех или иных ситуациях. Ко второму типу относятся законодательно закрепленные полномочия властей действовать по своему усмотрению. Поэтому в условиях демократии, если она идет по пути разрешения конфликтов между различными интересами не по заранее установленным правилам, а "по существу спора", правозаконность может быть с легкостью уничтожена.

Еще один пример, иллюстрирующий нарушение законодателями принципов правозаконности, это известная в английской истории практика парламентского осуждения — объявление человека вне закона за особо тяжкие преступления. В уголовном праве принцип правозаконности выражен латинской фразой: nulla poena sine lege — не может быть наказания без закона, предусматривающего это наказание. Суть его заключается в том, что закон должен существовать в виде общего правила, принятого до возникновения случая, к которому он применим. Никто не станет утверждать, что Ричард Роуз, повар епископа Рочестерского, "сваренный заживо и без исповеди" по постановлению парламента в царствование Генриха VIII, был казнен в соответствии с принципами правозаконности. Однако ныне во всех либеральных странах правозаконность стала основой уголовного делопроизводства. Но в странах с тоталитарным устройством приведенная латинская фраза звучит, по меткому выражению Э. Б. Эштона, несколько иначе: nullum crimen sine poena — ни одно преступление не должно быть оставлено без наказания, независимо от того, предусмотрено ли это законом. "Права государства не ограничиваются наказанием тех, кто преступил закон. Общество, защищающее свои интересы, имеет право на любые меры, и соблюдение закона является лишь одним из требований к его гражданам" (Е. В. Аshtоn. The Fascist, His State and Mind, 1937, p. 119). А уж каковы "интересы общества" — это, конечно, решают власти.

См.: L. Bobbins. The Economic Causes of War, 1939. Appendix. 132

То, что экономический контроль распространяется на все сферы жизни, хорошо видно на примере операций с иностранной валютой. На первый взгляд государственный контроль за обменом валюты никак не затрагивает личную жизнь граждан, и для большинства из них безразлично, существует он или нет. Однако опыт большинства европейских стран показал мыслящим людям, что введение такого контроля является решающим шагом на пути к тоталитаризму и подавлению свободы личности. Фактически эта мера означает полное подчинение индивида тирании государства, пресечение всякой возможности бегства, — как для богатых, так и для бедных. Когда людей лишают возможности свободно путешествовать, покупать иностранные журналы и книги, когда контакты с заграницей могут осуществляться только по инициативе или с одобрения официальных инстанций, общественное мнение оказывается под гораздо более жестким контролем, чем это было при любом абсолютистском режиме XVII или XVIII века.

Чтобы не быть голословным, бросая такие обвинения, приведу выводы, к которым приходит в своей книге Волин Кларк — один из самых известных молодых специалистов по экономической статистике, человек безусловно прогрессивных взглядов и настоящий ученый: "Часто повторяемая фраза о бедности среди изобилия и о том, что мы бы давно решили проблему производства, если бы поняли суть проблемы распределения, на поверку оказывается самым лживым из всех бытующих ныне штампов… Недостаточное использование производственных возможностей — вопрос, остро стоящий ныне только в США, хотя было время, когда он имел некоторое значение и для Великобритании, Германии и Франции. Но для подавляющего большинства стран сегодня на первый план выдвигается другой, гораздо более важный факт очень низкой производительности при полном использовании производственных ресурсов. Так что наступление эпохи изобилия откладывается на неопределенное время… Если бы удалось устранить безработицу во всех отраслях смышлености в США. это привело бы к значительному повышению уровня жизни в этой стране. Но с точки зрения мира в целом это был бы очень небольшой вклад в решение гораздо более сложного вопроса: как приблизить реальный доход основной массы населения к чему–то, хотя бы отдаленно напоминающему цивилизованный уровень" (С. С. Jark. Conditions of Economic Progress, 1940, pp. 3–4).

Не случайно в тоталитарных государствах, будь то Россия, Германия или Италия, вопрос о том, как организовать досуг людей, включается в сферу планирования. Немцы даже изобрели немыслимый, внутренне противоречивый термин Freizeitgestaltung (буквально: организация свободного времени), как будто время, проведенное в соответствии с директивами властей, все еще является свободным.

Возможно, впрочем, что мы привыкли переоценивать значение доходов от собственности, считая их основной причиной неравенства. Но тогда упразднение этих доходов может и не стать гарантией равенства. Те немногие сведения, которые у нас есть о распределении доходов в Советской России, не дают оснований утверждать, что неравенство там имеет меньшие масштабы, чем в капиталистическом обществе. Макс Истмэн (The End of Socialism in Russia, 1937, pp. 30–34) приводит информацию из официальных советских источников, свидетельствующую о том, что соотношение между максимально!! и минимальной зарплатой в России такое же, как в США(примерно 50: 1). А Джеймс Бернли (The Managerial Revolution, 1941, p. 43) цитирует статью Троцкого 1931) года, где говорится, что "в СССР верхушка, составляющая 11–12% населения, получает сейчас около 50% национального дохода. Таким образом, дифференциация здесь гораздо больше, чем в США, где 10% населения получают приблизительно 30% национального дохода".

Мах Еаstman — "Reader’s Digest", July 1941, p. 39.

Эти слова принадлежат молодому Дизраэли.

М. Мuggеridgе. Winter in Moscow, 1934; A. Feiler. The Experiment of Bolshevism, 1930.

Principles of Political Economy. — Book I, chap. ii. par. 4.

G. Wieser. Ein Staat stribt, Oesterreich 1934–1938. Paris, 1938, p. 41.

Здесь напрашивается параллель с политическими клубами "любителей книги" в Англии.

Прошло уже двенадцать лет с тех пор, как один из ведущих европейских социалистов–интеллектуалов Хендрик де Ман (который с тех пор проделал естественную эволюцию и примирился с нацизмом) заметил, что "впервые с момента зарождения социализма недовольство капитализмом обращается против социалистического движения" (Sozialismus und National Faszismus. Potsdam, 1931, p. 6).

С этим связаны и серьезные проблемы в международных отношениях, ибо сам факт гражданства может давать право на уровень жизни более высокий, чем в других странах.

Весьма интересные мысли о том, как решать эту проблему в рамках либерального общества, были недавно изложены профессором У. Хаттом в книге, заслуживающей пристального внимания (Plan for Reconstruction, 1943).

D. С. Соуlе: The Twilight of National Planning. — "Harper’s Magazine", October 1935, p. 558.

W. Rоepke. Die Gesellschaftskrisis der Gegenwart. Zurich, 1942, S. 172.

"Каждый, кому знаком быт бедняков с его постоянным чувством надвигающейся катастрофы, с судорожной погоней за всегда ускользающей мечтой, сможет понять, что свобода без экономической защищенности ничего не стоит" (Н. J. Laski. Liberty in the Modern State. — Pelican edition, 1937, p. 51).

Ср. поучительную дискуссию в: F. Вогkenau. Socialism. National or International? — 1942.

Совершенно в духе коллективизма говорит у Ницше Заратустра: "Тысяча целей существовала доныне, ибо существовала тысяча людей. Но все еще нет ярма для тысячи шей, все еще нет единой цели. Нет еще цели у человечества. Но скажите, братья мои, молю вас: если нет у человечества цели, разве не означает это, что нет человечества?"

Цит. по: Е. Н. Сarr. The Twenty Year’s Crisis, 1941, p. 203.

Findlay Mackenzie (ed.). Planned Society. Yesterday, Today, Tomorrow: A Sim–posium, 1937, p. XX.

Е. Наlеvу. L’Ere des Tyrannies. Paris, 1938; History of the English People. — "Epilogue", vol. I, pp. 105–106.

См.: К. Маркс. Революция и контрреволюция, а также письмо Энгельса к Марксу от 23 мая 1851 г.

В. Russell. The Scientific Outlook. 1931, p. 211.

B. E. Lippincott. Introduction to: 0. L a n g e, F. М. Taylor. On the Economic Theory of Socialism. Minneapolis, 1938, p. 35.

Когда мы рассуждаем о власти (power) одних людей над другими, нас не должна смущать аналогия с физическим понятием силы (power), имеющим значение безличной (хотя по своему происхождению антропоморфной) побудительной причины явлений. И если мы не можем говорить об увеличении или уменьшении совокупной существующей в мире силы, то это не относится к власти, которую одни люди сознательно применяют по отношению к другим.

Государственная необходимость (франц.). (Прим, перев.)

F. H. Knight in the "Journal of Political Economy". — 1938, December, p. 869.

Это заголовок одной из недавно опубликованных работ историка К. Бэкера.

Man and Society in an Age of Reconstruction, p. 377.

Как справедливо замечает Петер Друкер, "чем меньше действительной свободы, тем больше разговоров о "новой свободе". Однако все это только слова, прикрывающие прямую противоположность тому, что в Европе когда–либо понималось под свободой… Новая свобода, проповедуемая теперь в Европе, это право большинства навязывать свою волю личности" (The End of Economic Man, p. 74).

S. and B. Webb. Soviet Communism, p. 1038.

J. G. Сrowther. The Social Relations of Science, 1941, p. 333.

Да и то лишь отчасти, если в 1892 г. один из лидеров социал–демократической партии, Август Бебель, мог сказать Бисмарку: "Имперский канцлер может не сомневаться, что немецкая социал–демократия — это что–то вроде подготовительной школы милитаризма"!

Хорошее изложение взглядов Науманна, не менее точно выражающих специфически немецкое сочетание социализма с империализмом, чем цитаты, которые мы приводим в тексте, можно найти в: R. D. Butler. The "Roots of National Socialism, 1941, pp. 203–209.

Английский перевод этой книги был опубликован еще во время войны каким–то весьма дальновидным человеком: Paul Lеnsсh. Three Years of World Revolution. With preface by J. E. М. London, 1918.

То же самое можно сказать и о многих других интеллектуальных лидерах, принадлежавших к поколению, породившему нацизм, таких как Отмар Шпанн, Гаий Фрейер, Карл Шмитт или Эрнст Юнгер. Об их взглядах см.: Aurel КоInai. The War against the West, 1938. Эта работа имеет только тот недостаток, что, ограничившись послевоенным периодом, когда эти идеи уже были подхвачены националистами, автор упустил из виду их подлинных творцов — социалистов.

Эта формула Шпенглера воспроизводится в часто цитируемом высказывании Шмитта — ведущего нацистского эксперта по конституционному праву. Он утверждал, что эволюция государства проходит через "три последовательных диалектических стадии — от абсолютистской стадии XVII–XVIII вв., через нейтральную либеральную стадию XIX в., — к тоталитарной стадии, на которой государство полностью совпадает с обществом. (С. S ch mitt. Der Hiiter der Verfassung. Tubingen, 1931, p. 79).

A. Moeller van den Bruck. Socialismus und Aussenpolitik, 1933, pp. 87, 90, 100. Статьи, собранные в этом сборнике, в частности, статья "Ленин и Кейнс". где этот тезис обосновывается наиболее подробно, были впервые опубликованы между 1919 и 1923 гг.

К. Pribram. Deutscher Nationalismus und Deutscher Socialismus. "Archiv fur Sociahvissenschaft und Socialpolitik", Vol. 49, 1922, pp. 298–299. Автор, в частности, упоминает философа Макса Шелера, проповедующего "всемирную социалистическую миссию Германии", и марксиста К. Корша, пишущего о духе новой народной общности — Volksgemeinschaft.

"Spectator", April 12, 1940, p. 523.

"Economic Journal", 1915, p. 450.

Чтобы понять, какая часть социалистов на самом деле перешла в нацисты, надо учитывать, что истинное соотношение мы получим, сравнивая число обратившихся в нацизм не с общим числом бывших социалистов, а с числом тех, кому не могло помешать перейти в другой лагерь их расовое происхождение. Действительно, любопытной чертой политической эмиграции из Германии является относительно низкий процент левых, которые не являются в то же время "евреями" в немецком смысле этого термина. Весьма часто приходится сегодня слышать восхваления в адрес немецкой системы, предваряемые вступлениями вроде того, что прозвучало недавно па конференции, посвященной изучению "заслуживающих внимания тоталитарных методов экономической мобилизации": "г–н Гитлер — это совсем не мой идеал. Есть чрезвычайно веские личные причины, по которым г–н Гитлер не может быть моим идеалом. Но…".

Договоры должны соблюдаться (лат.) — один из принципов международного права. (Прим. перев.)

Ср. Franz Schnabel. Deutsche Geschichte im neunzehnten Jahrhundert, II, 1933, p. 204.

По–моему, первым, кто предложил свернуть классическое образование, поскольку оно насаждает опасный дух свободы, был автор "Левиафана"!

Готовность ученых оказывать услуги властям, какими бы они ни были, наблюдавшаяся в Германии и раньше, всегда шла здесь рука об руку с развитием государственной организации науки, которую сейчас так превозносят на Западе. Один из наиболее известных исследователей, физиолог Эмиль дю Буа–Реймон, не постыдился заявить в речи, которую произнес в 1870 г., будучи ректором Берлинского университета и президентом Прусской Академии наук: "Благодаря самому нашему положению Берлинский университет, расположенный напротив дворца кайзера, выступает в роли интеллектуального телохранителя дома Гогенцоллернов". (Примечательно, что дю Буа–Реймрн счел уместным опубликовать и английский перевод этой речи. См.: Emil duBois–Reymond. A Speech on the German War. London, 1870. p. 31).

Достаточно привести свидетельство зарубежного очевидца событий. P. А. Брэди, рассматривая в своем исследовании "Дух И структура Немецкого фашизма" изменения, происходившие в академических кругах Германии, приходит к заключению, "" что "из всех специалистов, существующих в современном обществе, ученые, вероят, самые податливые и легче всего поддаются манипулированию. Конечно, нацисты уволили многих университетских профессоров и многих исследователей, работавших в научных лабораториях. Но в основном это не были представители естествознания, у мышление которых считается более точным, но, по большей части, гуманитарии, которые в целом лучше знали и сильнее критиковали нацистские программы. В естествознании репрессиям подверглись прежде всего евреи, а также критически настроенные к режиму ученые, которые были здесь в меньшинстве. В результате нацистам не составило большого труда "скоординировать" научную деятельность и заставить свою изощренную пропаганду трубить на каждом углу, что просвещенные круги Германии оказывают им всяческую поддержку".

Еще одним фактором, который, вероятно, станет после войны усиливать тоталитарные тенденции, окажутся те люди, которые в военное время почувствовали вкус к принуждению и контролю и не смогут уже мириться с более скромными ролями. Несмотря на то, что после предыдущей войны таких людей было значительно меньше, чем будет теперь, они оказали заметное влияние на экономику страны. Помню, как десять или двенадцать лет тому назад, оказавшись в обществе именно таких людей, я впервые испытал тогда еще редкое для Англии ощущение, будто меня внезапно погрузили в типично "немецкую" интеллектуальную атмосферу.

См. в связи с этим поучительную статью У. А. Льюиса "Монополия и закон": "Modern Law Review", Vol. VI, № 3 (April 1943).

Еще более удивительным является то откровенное расположение, с которым многие социалисты относятся к рантье — держателям акций, имеющим с монополий твердый доход. Слепая ненависть к прибылям приводит в данном случае к социальному и этическому оправданию не требующего никаких усилий, но фиксированного дохода, например, держателей акций железных дорог, и признанию монополий в качестве гаранта такого рода дохода. Это один из странных симптомов извращения ценностей, происходящего в жизни нашего поколения.

Из обращения профессора Г. Дж. Ласки к 41–й ежегодной конференции лейбористской партии (Лондон, 26 мая 1942 г.; "Report", p. 111). Стоит отметить, что, по мнению профессора Ласки, "эта безумная конкурентная система означает бедность для всех народов и войну как результат этой бедности", — весьма странное прочтение истории последних ста пятидесяти лет.

The Old Word and the New Society: An Interium Report of the National Executive of the British Labor Party on the Problems of Reconstruction, pp. 12 and 16.

Частые упоминания в качестве аргументов против конкуренции случаев уничтожения запасов зерна, кофе и т. д. свидетельствуют лишь об интеллектуальной недобросовестности. Нетрудно понять, что в условиях конкурентной рыночной системы никакому владельцу таких запасов не может быть выгодно их уничтожение. Случай замораживания патентов сложнее — его нельзя проанализировать между делом. Однако для того, чтобы полезное для общества изобретение было положено "под сукно", требуется такое исключительное стечение обстоятельств, что возникает сомнение — имели ли в действительности место такие случаи, заслуживающие серьезного рассмотрения.

Здесь, по–видимому, стоит подчеркнуть, что как бы нам ни хотелось ускорить возврат к свободной экономике, это не означает, что все ограничения военного времени можно будет снять в один миг. Ничто так не подорвет веру в систему свободного предпринимательства, как резкая (пусть даже и кратковременная) дестабилизация, которая возникнет в результате такого шага. Несомненно, что экономика военного времени должна быть преобразована путем тщательно продуманного постепенного ослабления контроля, которое может растянуться на несколько лет. Вопрос заключается только в том, к какой системе мы будем при этом стремиться.

По мере того, как социализм перерастает в тоталитаризм, это проявляется все более отчетливо. В Англии такое требование откровенно сформулировано в программе новейшего и наиболее тоталитаристского социалистического движения "Общее дело", возглавляемого сэром Ричардом Эклендом. Главной чертой обещанного им нового строя является то, что общество "скажет индивиду: "Не беспокойся больше о том, как тебе зарабатывать на жизнь". Ибо, разумеется, "общество в целом должно оценивать свои ресурсы и решать, получит ли человек работу и как, когда и каким образом он будет трудиться". И общество "организует лагеря с довольно мягким ре–жимом для тех, кто уклоняется от своих обязанностей". Может ли после этого кого–то удивить заявление автора, что Гитлер "случайно обнаружил (или вынужден был использовать) лишь малую часть или частный аспект того, что в конечном счете потребуется от человечества" (Sir Richard А с 1 а n d, Bt., The Forward March, 1941, pp. 127, 126, 135 and 32).

В этой главе мы уже не раз ссылались на Мильтона. Но трудно удержаться, чтобы не привести еще одно его высказывание, которое, несмотря на то, что оно широко известно, сегодня осмелится напомнить только иностранец: "Пусть Англия не забывает, что она первой стала учить другие народы, как надо жить". Примечательно, что в нашем поколении нашлось множество ниспровергателей Мильтона, — как в Англии, так и в США. И не случайно, по–видимому, главный из них, — Эзра Паунд, — вел во время войны радиопередачи из Италии!

По этому и другим вопросам, которых я могу коснуться в этой главе лишь очень кратко, см. книгу профессора Лайонела Роббинса: Lionel Robbins. Economic Planning and International Order, 1937, passim.

B этом отношении весьма показательной является книга: James Buгhаt. The Managerial Revolution, 1941.

Опыт колониальной политики Великобритании, как, впрочем, и любой другой державы, ясно показал, что даже "мягкие" формы планирования, известные как промышленное развитие и освоение ресурсов колоний, неизбежно предполагают навязывание определенных ценностей и идеалов тем народам, которым мы пытаемся оказать помощь. Именно этот опыт заставляет даже самых глобально мыслящих специалистов сомневаться в возможности "международного" управления колониями.

Если кто–то еще сомневается в наличии этих трудностей или надеется, что имея достаточно доброй воли, их можно преодолеть, я могу предложить поразмышлять над некоторыми последствиями централизованного управления экономической деятельностью на международном уровне. Можно ли, например, . сомневаться, что при таком повороте событий будет сознательно или неосознанно сделано все, чтобы сохранить доминирующее положение в мире белого человека, и что другие расы воспримут это именно таким образом? Пока я не встречу человека, который, будучи в здравом уме, станет утверждать, что народы Европы согласятся добровольно подчиниться жизненным стандартам, установленным всемирным парламентом, я не смогу не считать подобные планы абсурдными. Но это, к сожалению, не мешает многим всерьез обсуждать конкретные меры так, будто всемирное правительство является вполне достижимым идеалом.

Профессор Мэннинг в рецензии на книгу профессора Карра "Условия мира" — "International Affairs Review Supplement". — June, 1942.

Как недавно отметил один из еженедельников, "мы уже не удивляемся, когда со страниц "Нью Стэйтсмэн" или "Таймс" вдруг повеет идеями профессора Карра". ("Four Winds" in Time and Tide, February 20, 1943).

К сожалению, поток федералистских публикаций, обрушившихся на нас в последние годы, был так велик, что от нашего внимания ускользнули несколько важных и глубоких работ. Одну из них по крайней мере надо будет внимательно изучить, когда придет время формировать в Европе новые политические структуры. Это небольшая книжка д–ра Айвора Дженнингса, содержащая проект федерации Западной Европы: W. Ivor Jennings. A Federation for Western Europe, 1940.

См. об этом мою статью: Economic Conditions of Inter–state Federation. — "New Commonwealth Quarterly". Vol. V (September, 1939).

cм. об этом книгу профессора Робби пса, на которую я уже ссылался, — с. 240–257.

В самом конце прошлого века Генри Сиджвик считал "не выходящим за пределы трезвых прогнозов предположение, что в западноевропейских странах может возникнуть какая–то форма интеграции; и если это произойдет, то весьма вероятно, что они последуют примеру Америки и новое политическое единство будет сформировано как федерация" (The Development of European Polity [опубликовано посмертно в 1903 г.], p. 439).