Смертельно бледная, Мария смотрела на это ужасающее безумие новых, не испытанных ею грехов. Ноздри ее задрожали, блеснули сжатые зубы, а на лбу появилась мрачная складка.
Она водила вокруг воспаленными глазами и вдруг увидала колыхавшийся на волнах огромный черный крест, который то поднимался вверх, то погружался в волны.
— Иисусе, — крикнула Мария и бросилась в воду, но словно какой-то вихрь выбросил ее из пучины и бросил обратно на берег.
Не успела она протереть залитые соленой водой глаза, как крест исчез и дальше колыхались на волнах лишь остатки отверженных, как бы стремясь воскреснуть и вновь сгореть в адском огне наслаждения.
В ужасе Мария повернулась и ушла, не оглядываясь. Высоко поднявшееся солнце припекало ее раздраженную, изъеденную соленым купаньем, кожу.
С тех пор видения креста стали преследовать ее все чаще и чаще. Он виднелся перед нею на горизонте и в ясные дни, и ночью, вырастая среди песков пустыни. Это уже были галлюцинации не только зрения, но и осязания.
Когда она подползала к его подножию, то ощущала, что обнимает твердое дерево и вновь переживает те же чувства, что и на Голгофе. Иногда он ускользал у нее из рук и уносился вверх… Тогда она падала навзничь, и часто крест опускался вниз, становился меньше и ложился на нее. Придавленная тяжестью, чувствуя, как ее царапают сучки, ранят гвозди, она испытывала спазмы страдания, почти граничившие с наслаждением.
От пламени этой муки как бы высохло тело ее, переставало чувствовать физические потребности, она не испытывала ни голода, ни жажды, прекратились даже обычные ежемесячные женские недомогания, Зато вскоре на руках и на ногах ее выступили горящие пятна, а под левой грудью появилась красная полоса.
В полнолуние стигматы эти открывались и из них текла кровь, Мария упивалась этой кровью и испытывала чувство, что это не ее кровь, но кровь тех святых ран, к которым припадала она, когда сняли с креста возлюбленное тело учителя.
Растроганная до глубины души этой милостью, проникнутая мистической дрожью, она то нежно, то пламенно целовала свои руки, подносила к губам залитые кровью ноги и рыдала от горя, что никак нельзя коснуться губами той раны, которая находилась под грудью и где билась живая кровь его сердца.
Когда раны подсыхали и приходило сладкое бессилие, Мария испытывала впечатление лежащих на ногах и руках горящих угольев. Ощущение это доводило ее до припадков истерических рыданий, диких стонов и эпилептических судорог.
Совершенно неожиданно она нашла лекарство против подобного состояния, чрезвычайно нарушавшего ее издерганные нервы. Она садилась на пороге пещеры, брала в руки меч, подставляла его под лучи солнца и смотрела пристально на блестящую сталь. Через некоторое время меч начинал казаться ей глубокой и тихой тенью пруда, постепенно замирали все болезненные ощущения, и Мария засыпала. Просыпаясь к вечеру, она проводила потом ночь в каком-то сонном, отупелом состоянии.