Когда Иисус после ужина вышел в сад и сидел на скамейке долгое время, глубоко задумавшись, а потом очнулся, вздохнул, Марию охватил безумный ужас, она едва смогла разобрать тихо произнесенные слова:
— Лисицы имеют норы и птицы небесные — гнезда, а сын человеческий не имеет где преклонить голову.
— О, не говори так. Если нужно, то я кровью сердца моего слеплю тебе гнездо, выстелю его пухом волос своих, укреплю грудью своей… Глаз не закрою, затаю дыхание, только бы ты имел покой… Умру и не дрогну, погибну и не шевельнусь. Тебе есть где склонить свою голову…
— Я склоню ее, Мария. С высот склоню ее к тебе. Но покамест ты иди спать, иди выспись, еще наступят для тебя бессонные и полные слез ночи… Мария покорно ушла, но заснуть не могла, Точно так же не сомкнули глаз за ночь ученики. Собравшись за воротами, они бодрствовали и тревожились долгим отсутствием Иуды, высказывая опасение, не погиб ли он где-нибудь в городской сутолоке.
Прошла уже вторая стража, когда появилась вдали его крупная фигура в развевающемся, словно крылья, рыжем плаще.
— Уф, — тяжело вздохнул он, бросаясь на траву, — избегался, как собака…
— Где ты пропадал, что делал до сих пор? — посыпались вопросы со всех сторон.
— Спросите лучше, чего я сегодня не сделал… я сотни раз рассказывал сегодня людям про чудо воскресения Лазаря, предсказывая им такие чудеса, какие им и во сне не снились. Не приведи мне Бог сдохнуть на месте, если теперь не только галилеяне, чернь Иудеи, но и много чужих не полезут за учителем на смерть. Глупо, что не использовали надлежащим образом сегодняшний день… Но что ж делать. Свершилось, пропало… Дальше, однако, тянуть невозможно… Теперь или никогда… Отчасти нам вовсе не на руку, что прокуратор в городе. Видел я сегодня одну когорту, рослые воины, что и говорить. Но когда они проходят через толпу, то кажутся небольшими блестящими жучками, которых сметет с пути толпа одной какой-нибудь улицы… В замке Антония стоит всего лишь один легион, да и то иноплеменный… Я знаю, о чем думают священники и о чем сегодня вечером они совещались у Каиафы.
— Откуда ты можешь знать? — недоверчиво спросил Фома.
— Иуда очень смышленый и ловкий, мой милый Фома, Иуда постарался повсюду завязать связи, Иуда дознался, что среди слуг первосвященника — старый доверенный его слуга Эфроим, а из молодых — Яшел и Дан; у Анны — Амон; в синедрионе — Ионафан и другие, которых я еще не знаю, тайные сторонники учителя.
— Священники напуганы и взбешены. Сегодняшнее торжественное шествие, так, к сожалению, испорченное несвоевременной набожностью равви, прямо испугало их. Они чувствуют, что скоро останутся совсем одни. Они совещались, как бы поймать учителя, но боятся, и справедливо, возмущения толпы. Поэтому-то, повторяю я, или теперь, пока полно народа в Иерусалиме, или никогда… А вы что делали? Что думает учитель?