Пьер, резко поднялся.
– Повтори, что ты сейчас сказала!
– Что это странно?
– Нет, перед этим!
– Почему у последнего пуделя французское имя – «Урз»?
Пьер пристально посмотрел на нее. Эмма произнесла это имя не так, как в первый раз. Хоть она и безупречно говорила по-французски, все же вместо «с» произнесла «з», сама того не заметив.
– Эмма, я понял! Понял! Это не французское слово! Это не перевод английского «медведь»! Это английский, то есть…
– Английский? То есть «принадлежит нам»?[17]
– «Нам»… это «наш», Эмма! «Ленотр»!
Я сидел на ковре на веранде, разложив перед собой план.
Это было настоящее чудо. Прекрасный рисунок, сделанный карандашом и пером, сепией, раскрашенный бледными голубыми и зелеными тонами. Время не тронуло бумагу, несмотря на три с половиной века, которые рисунок находился под землей. Он был меньше, чем я воображал (в ширину примерно метр), и состоял из двух листков, подобранных и склеенных вместе; на месте склейки – полоска бумаги.
На документе не было подписи Ленотра. В ту эпоху авторы редко подписывали свои работы, выполненные отчасти их учениками в мастерских. Но на этом чертеже значилась дата: 1662. Для меня она была ценнее всех печатей и подписей. Как и на плане 1664 года, найденном французским ученым, который я смог тщательно рассмотреть в Национальной библиотеке, на моем была филигрань, водяной знак в виде цепи мальтийского креста, и метка производителя бумаги: БК, Бенуа Коломбье.
Я наизусть знал планы садов Версаля – всех времен. Так что с первого взгляда понял, что рисунок, который я держал в руках, был в действительности «планом». Иначе говоря, проектом, который никогда не был реализован (во всяком случае, полностью), а не зарисовкой с уже существующего сада. На нем присутствовал «скелет» парка со всеми давно знакомыми чертами: аллеями, боскетами, бассейнами. Но на месте будущего Озера швейцарцев – большой восьмиугольный бассейн, обсаженный по периметру деревьями. И второй сюрприз на большом прямоугольнике газона, расположенного между партером Латоны и бассейном Аполлона, – «Королевская аллея Зеленый ковер». Да, тот же, что сегодня! А на плане 1664 года его нет! Как это возможно? Почему Ленотр нарисовал его в 1662 году, убрал в 1664-м, а в 1667-м все равно сделал этот газон? Может, король передумал, согласившись в конце десятилетия на то, от чего отказался в начале?
Я смотрел на план. Ласкал его взглядом. Чувствовал, как по затылку стекает пот. Стояло начало лета, и было еще не очень жарко, но возбуждение давало о себе знать. И это я, привыкший всегда легко скрывать свое волнение. Ты часто ругала меня за это, помнишь? Все же признай, что если я стал самым богатым человеком в США, то отчасти благодаря и этому дару. Чтобы сколотить состояние, надо превзойти всех в искусстве скрывать свои чувства.