— Прикажите очистить перекресток, — взмолился кто-то из горожан. — Мы тут задохнемся.
— Спокойно, спокойно! — ответил Орбайс. — Я не уполномочен. Надо сделать запрос в Парламенте!
— А может, лучше запросить народ, он весь тут собрался!
— Это не предусмотрено законом.
К Орбайсу из людского месива пробился граф Цурлино, Главный камергер. Он еле держался на ногах.
— Барон, барон, — прошептал он, — это бунт.
— Скорее, просто митинг.
— А в чем причина волнений?
— Думаю, высокие цены на хлеб.
— Давайте сообщим, что цены будут понижены, только бы они разошлись. Ведь дышать невозможно.
— Я и сам буквально задыхаюсь. Но нельзя. Решение принимает Парламент.
— Мы здесь долго не протянем.
— Отпустите нас, — крикнул кто-то из толпы.
— Да кто вас держит? — пробурчал барон Орбайс. — Но подайте сначала письменное прошение.
Людское море уже подступило к стенам домов и черной громадой закрывало обе длиннющие улицы. Журини и Сканка, очутившиеся в самом центре этого чудовищного людского сборища, от ужаса затаили дыхание.
— Простите, барон, — обратился к Орбайсу Цурлино. — Не будете ли вы столь любезны почесать мне нос? Я даже рукой пошевелить не могу.
— Я хотел просить вас о том же одолжении, — вздохнув, ответил Орбайс. — Мы тут все как сельди в бочке!
— Но не может же это продолжаться вечно?!
— Ну, как сказать. У нас с вами в запасе уйма времени.
— Да, но они нас раздавят.
— Никогда, граф!
— Почему вы так уверены, дорогой барон?
— Слишком уж они боятся.
— Чего?
— Всего. И потом, разве вы не видите, дорогой граф, у них ни руки, ни мозги не работают. Собственно, они даже рады оставаться огромной безмолвной толпой. Смотрите! Многие уже спят стоя, как лошади. Что ж, тем лучше.
И в самом деле, благонамеренные граждане постепенно начали привыкать к столь необычной ситуации. И никто не отважился спросить, почему все сбились в кучу. Лишь светофор продолжал ритмично ронять слезу за слезой: красную, зеленую, желтую.