– Я? Я смею. У меня есть свидетели, которые видели вас на станции.
– Да? И что это доказывает?
– Вы ненавидели ее, вы всегда ее ненавидели. А когда узнали, что именно она стоит за всеми убийствами...
– Ах вот оно что! Стало быть, вы все знали и не приняли никаких мер? Какая интересная у нас полиция, право!
– Нам стало известно только недавно! А вы догадались, кто убил вашу дочь, и молчали! Потому что вы – убийца! – Я и сам не заметил, как, подобно своей собеседнице, сорвался на крик.
– Я? Ну знаете ли! Вы мне смешны! – Она кричала уже в голос, алые пятна на ее лице чередовались с белыми, но глаза горели тем же торжествующим, нестерпимым огнем. – Вы ничтожество, и правильно все вокруг говорят про вас, что вы ничтожество! У вас ничего нет против меня! Я была на станции? Сто человек были в тот день на станции! Кто у вас есть? Свидетели? Нет у вас никаких свидетелей! Ничего у вас нет против меня, и не будет! Убирайтесь!
– Вы не имеете права указывать мне на дверь!
– Еще как имею! Это мой дом! Андрей! Андрей!
По тому, как быстро в комнате появился ее муж, я понял, что он находился за дверью и все слышал. Однако вид у него был сконфуженный, и стоял он, понурив голову.
– Андрей, – закричала Анна Львовна, топая ногой, – выгони его!
Веневитинов сделал шаг по направлению ко мне.
– Только попытайтесь, – сказал я, – и я засажу вас в тюрьму.
Он застыл на месте, нерешительно косясь на жену.
– В самом деле, – промямлил он, – довольно странно... Приходят, начинают возводить на честных людей напраслину...
– Тряпка! – крикнула Анна Львовна.
– Вы вашу жену называете честным человеком? – спросил я. – Она задушила беззащитного ребенка, собственного брата и столкнула женщину, свою мачеху, под поезд. Странные у вас представления о честности!
– О, да! – звенящим от бешенства голосом выкрикнула хозяйка дома. – Нашли о ком жалеть! О старой... старой дряни и сопливом младенце, который вопил целыми днями! И из-за него, потаскухина отродья, я должна была остаться нищей? Как будто отец построил свое богатство не на деньгах моей матери, не на ее приданом! А меж тем дня не проходило, чтобы он не упрекал ее, что она, видите ли, не в состоянии родить ему сына! Мерзавец! Мерзавец!
– Аннушка... – пролепетал Андрей Петрович. Никогда прежде я не видел его таким униженным. – Аннушка, ради бога...
– Оставь! – отмахнулась она. – Ты видишь, кого, оказывается, надо жалеть? Кафешантанную певичку! А до моей дочери никому дела нет! Да моя Елена была в сто раз лучше их всех!
– Мы бы все равно выяснили, кто ее убил, – сказал я. – Но вы решили опередить правосудие.