– Вот видите, – сказал Веневитинов, пожимая плечами. – Значит, все-таки... И для чего только его отпустили?
– А может быть, Зацепин, бывший управляющий? – резко спросил я.
Анна Львовна поморщилаеь.
– Зацепин уже два месяца в Москве, – заявил Андрей Петрович. – Сюда он точно не заявится.
– А Антипка Кривой, конокрад? – допытывался я. – Говорят, вы с ним здорово не поладили.
Веневитинов взглянул на меня, и в его глазах замелькали смешинки.
– Верно, – подтвердил он спокойно. – Но ваш Антипка прекрасно понял, что он не жилец, если еще хоть раз сунется сюда.
– Вы плохо его знаете, – сердито сказал я.
– Было бы куда прискорбнее, если бы я знал его хорошо, – парировал Андрей Петрович. – Думаете, его работа?
Я хотел честно ответить, что покамест вообще не знаю, что и думать, но Веневитинов не стал дожидаться моего ответа.
– Вы останетесь на обед, Аполлинарий Егорович?
– Евграфович, – поправил я.
– Простите... Евграфович. Милости просим! И вашу невесту, Аполлинарий Евграфович, тоже приглашаем к столу, – добавил он, скользнув по Изабель равнодушным взглядом.
Я уже устал опровергать, что Изабель не моя невеста. Однако мадемуазель Плесси просияла и на ломаном русском заверила месье Андре, что будет счастлива принять его приглашение.
Мне ничего не оставалось другого, как присоединиться к ее словам.
Справедливости ради следует сказать, что обед превзошел все мои ожидания – как в части содержательной, ибо повар-француз оказался настоящим кудесником, так и в части сопроводительной, если разуметь под нею разговоры за столом. Потому что баронесса Корф, на которую, очевидно, таланты повара произвели совершенно неизгладимое впечатление, разговорилась несколько больше обычного и поведала нам о том, кем был бесследно пропавший Иван Сергеевич Петровский.
– Я вижу, господа, что, хотя мое пребывание здесь было предписано держать в секрете, но тем не менее все вы уже осведомлены о том, кем я являюсь. – Кокетливая улыбка. – И я понимаю, что всем вам не терпится узнать, кто же на самом деле был злосчастный Петровский и почему нам так необходимо его отыскать.
Исправник кашлянул.
– Есть мнение, – заметил он, ни к кому конкретно не обращаясь, – что господин Петровский принадлежал к вашему ведомству.
Баронесса Корф усмехнулась.
– С точностью до наоборот, господа, – отозвалась она. – На беду нам, тот, кто известен вам под фамилией Петровский, являлся секретным немецким агентом.
И дальше последовала совершенно умопомрачительная история. Как оказалось, на самом деле Петровского звали Клаус Леманн, и он был заслан в Россию с заданием выкрасть у некоего рассеянного ученого те самые чертежи – восемь листков на голубой бумаге, – пропажа которых столь сильно опечалила генерала Багратионова. Сам Леманн прибыл в нашу страну под видом Фридриха Хенесса, торговца немецкими духами.