— Да конечно! — махнул рукой явно обрадовавшийся Богданов. — Зачем нам обоим неприятности? Но я думаю, вы беспокоитесь зря. Дело чистое.
— Вы не позволите взглянуть на протоколы?
— Протоколы? Зачем протоколы? Да там ничего интересного. Все интересное я вам рассказал. Знаете, они у меня не здесь, их надо искать…
Талызин понял — лучше не настаивать. Пока что Григорий Петрович настроен благожелательно, но если перегнуть палку, может и заартачиться. Интересно, что за проблема у него с протоколами? Впрочем, наиболее вероятная версия проста. Богданов не зафиксировал показаний Гуревича и Марины. Нет, не из каких-то коварных соображений, а чтобы облегчить себе жизнь. Для него самоубийство Бекетова очевидно, а доводы противников этой версии смешны. Однако из-за этих смешных доводов какой-нибудь бюрократ может привязаться и потребовать дополнительного расследования, а ты и без того перегружен. Лучше обойтись показаниями жены погибшего и тех его коллег, кто не задается лишними вопросами. В конце концов, какое особое отношение к погибшему имеют Марина и Гуревич? Одни из многих учеников, не более того.
А вот Игоря Витальевича Гуревич сильно заинтересовал. Значит, не одна Марина подозревает неладное, у нее есть единомышленник, аргументы которого, возможно, более внушительны. С ним стоит побеседовать, не откладывая. Съездить в университет и поговорить. Кстати, там же наверняка можно будет найти Панина, Некипелова и Петренко, тоже присутствовавших на пресловутом дне рождения.
Женю Гуревича Талызин опознал с легкостью. Тот оказался еще более типичным евреем, чем на недавно виденной фотографии. Невысокий, сутуловатый, носатый и темноволосый — и, что характерно, картавит. — Да, я Гуревич. А что? Я сейчас занят.
В голосе — раздражение и вызов.
— Меня зовут Талызин Игорь Витальевич, я следователь прокуратуры и занимаюсь смертью Бекетова.
— Ну, слава богу! — раздражение исчезло, Женя удовлетворенно улыбнулся. — А того тупого, его что, отстранили?
— Не понял, — растерялся Талызин.
— Ну, старикашка, который был здесь вчера. Согласитесь, он даже для мента, и то слишком туп. Уж я ему вдалбливал-вдалбливал — бесполезно, совсем мозги атрофированы. — Гуревич оценивающе оглядел собеседника. — Вы, вроде, помоложе? Надеюсь, еще что-нибудь соображаете?
Игорь Витальевич испытал приступ острого сочувствия к Марине. Он и не подозревал, что работа преподавателя столь сложна! Обучать чему-либо подобного типа — безвременно поседеешь. Впрочем, внешне следователь остался спокоен, лишь уточнив:
— Значит, вы согласны с точкой зрения, высказанной Бекетовым? Что после пятидесяти интеллект деградирует?