Пытаясь развеять его тяжелые мысли, она сказала:
– Может быть, все так и получится. Может быть, мы действительно идеальная пара. И тогда, возможно, мы устроим роскошную свадьбу с умопомрачительным белым платьем, трехэтажным тортом и с шампанским, которого хватит, чтобы затопить весь клуб.
Морщины на лбу Кевина разгладились.
Он поднял свой бокал в молчаливом тосте одобрения.
– Но только с одним условием, – сказала та, другая Челси. – Ты должен помочь мне. Ты должен посмотреть правде в глаза. Ты должен поставить себя на мое место. Будь то правильно или неправильно, хорошо или плохо – это касается меня. Если тебе известно больше об обстоятельствах моего рождения, то я бы хотела услышать все.
Кевин опять потянулся за своим виски, который он только что поставил на стол. Когда на дне бокала остались только кубики льда, он медленно поставил его на подлокотник софы. Почувствовав, что алкоголь прибавил ему смелости, он посмотрел ей в глаза:
– Я ничего не знаю и не хотел знать. Ты была нашей с самого начала. Мы взяли тебя с кровати, на которой ты родилась, и с того дня ты стала нашей дочерью. Я не хотел, чтобы кто-то пришел за тобой, и потому я лично проследил за уничтожением всех записей.
Челси поперхнулась:
– Все записи?
Она могла поверить, что бумаги из архива Вальтера Фритца ей уже никогда не придется увидеть, но она надеялась, что сохранились другие документы.
Кевин кивнул головой, и, к своему ужасу, она поверила ему.
– И судебные свидетельства? – спросила она слабым голосом.
– Все!
– Но как?
– Взятка.
– О папа!
– Это касается только меня, – сказал он, возвращая ее слова. – Будь то правильно или неправильно. Хорошо или плохо. Ты моя дочь. Я люблю тебя. Я не хочу, чтобы ты строила воздушные замки и страдала от этого.
– Это не воздушные замки, – запротестовала Челси. – Это тени, и они будут преследовать меня, пока я не смогу разглядеть их достаточно ясно.
Она старалась убедить себя, что он солгал ей:
– Должно же хоть что-то остаться в Норвич Нотче. В больнице наверняка сохранились записи.
– Ты родилась в частном доме.
– Там должен был быть доктор.
– Тебя принимала повитуха, и ей хорошо заплатили за молчание.
– Я заплачу ей больше, – сказала Челси первое, что пришло ей на ум, и тут же пожалела о своих словах.
Кевин сразу же стал словно чужим. Он поднял голову и расправил плечи. Казалось, какая-то тень мелькнула в его глазах:
– Мне бы не хотелось, чтобы ты это делала, – сказал он с усилием.
– Я хочу знать, – прошептала она, не уверенная, что напугало ее больше – его внезапная отчужденность или то, как ожесточенно он обрывал любую ниточку, по которой она могла выбраться из мучительной неизвестности. – Ты поступаешь несправедливо. Там моя кровь, моя генеалогия. Я взрослый человек. Я имею право знать, кто я.