Ночь прошла как нельзя более дурно, меня все время мучили нелепейшие кошмары. Утро я встретила уже без сна, сидя на полностью разоренной постели. Серый рассвет пробивался в окна, и я чувствовала, как вместе с приходом дня меня охватывает оцепенение. Я была совершенно обессилена, неспособна испытывать даже злость. Меня словно опустошили. Подобрав полы длиннейшего пеньюара, который кое-как сидел на мне, я добрела до умывального столика и впервые за два дня тщательно умылась, даже не заметив того, что вода ужасно холодная. Хотя, возможно, я и сама ужасно замерзла. Дрова в камине давно сгорели, и вот уже целые сутки он не испускал тепла. А на дворе стояла хмурая холодная осень…
Глупо обрекать себя на затворничество, подумала я вяло. Надо, по крайней мере, привести себя в порядок; я сейчас выгляжу как чучело. Надо, наконец, сменить этот пеньюар… Путаясь в его полах, я подошла к двери и убрала стул. Потом повернула ключ в замке, так, чтобы он был открыт.
И, словно по волшебству, дверь отворилась. В проем осторожно заглянула экономка. Можно было подумать, она всю ночь дежурила за дверью. Увидев меня, она испугалась.
Я махнула рукой.
– Входите, Элизабет! Теперь мне нужна ваша помощь.
Я устало села к туалетному столику. Зеркало отразило меня – бледную, с заплаканными глазами, с волосами, которые я уже два дня не расчесывала… Унылое зрелище!
– Приготовьте мне ванну, Элизабет, – тихо попросила я. Молча, ступая на цыпочках, словно боясь вызвать приступ моего гнева, она открыла воду. Я усмехнулась своему отражению в зеркале. Видит Бог, ни на какие бурные проявления гнева я уже не была способна… Я слышала, как ходит по спальне Элизабет, как лакей принес дрова, и огонь снова запылал в камине. Мне не хотелось даже говорить, до того я была оцепеневшая.
Теплая, душистая ванна принесла облегчение телу, но не душе. Уже выйдя из воды и закутавшись в теплый халат, я чувствовала ароматы трав, которыми пропитала ванну Элизабет. Но и они не действовали на меня бодряще. Я села перед зеркалом, вяло пересмотрела все стоящие косметические баночки. Элизабет застыла рядом с серебряной щеткой в руке. Я кивнула, и она принялась расчесывать мои волосы – сначала пригладила щеткой, потом гребнем.
– Мадам желает накраситься? – осторожно спросила экономка.
Я покачала головой. Нет, ничего я не желаю. Достаточно просто причесать меня, даже завивать не надо. Ни для кого я не хочу быть красивой. Я буду бледной и уставшей, такой, чтобы этот мерзавец видел, до чего он меня довел.