– Любишь? – шепнул он, прижимаясь лицом к ее шее.
– Да, – прошептала она, проводя пальцами по его лицу.
Он приподнялся над ней, целуя, сжимая губами ее нижнюю губу:
– Скажи это снова.
Она засмеялась:
– Я люблю тебя.
Он тоже засмеялся, Боже, он смеялся там, где никогда не смеялся за всю свою жизнь.
Волна удовлетворения поднялась внутри его, такая мощная, что стеснило грудь. Он целовал ее снова, крепче и крепче, просунул под нее руки и крепко прижал к себе, уже не беспокоясь, означают ли ее слова простодушную страсть или что-то другое. Его больше не волновало, что он давным-давно перестал верить в любовь, что даже если это любовь, то он не заслуживает ее. Его волновали только эти слова, срывающиеся с ее губ, заставившие замолчать призраков, охотящихся за ним. По крайней мере, сейчас.
По слухам, герцог Сент-Сайрес и его невеста после свадьбы сделают своим домом замок Сент-Сайрес. Американским миллионам мисс Абернати, несомненно, придется пройти долгий путь, прежде чем эта цель будет достигнута.
«Все знаменитости», 1894 год
Когда он проснулся, ее уже не было. Он не знал, сколько времени проспал, но не меньше нескольких часов, потому что за окном было почти темно. Он, морщась, перевернулся на спину – тело у него затекло от долгого лежания на твердом столе.
Он уставился на балки. Они были голые, с них не свисали, как раньше, пучки лаванды. Но ведь стоял май, а они с Томасом приехали сюда в июне, после окончания школьных занятий.
Ивлин не выносил запах лаванды и никогда не приходил сюда, поэтому лавандовый домик стал своего рода убежищем. Но мальчики не могли оставаться в нем на ночь. После ужина с чаем и игр с дядей Ивлином они отправлялись спать в детскую.
Воспоминания о проведенном здесь лете поднимались из глубин памяти, куда он давным-давно запрятал их, воспоминания о стуке каблуков по лестнице, ведущей в детскую, об ужинах с чаем и играх в краба.
Лучше не думать о таких вещах. Каждый раз, чтобы сохранять душевное равновесие, Рису требовалось выбросить из головы ужас того лета. Он закрыл глаза и сделал несколько глубоких вдохов. Чтобы отрешиться от всех гнусностей прошлого, он стал думать о Пруденс.
Она была так мила. Он живо представил ее хорошенькое круглое личико с большими темными глазами. Она хотела, чтобы он рассказал ей, что здесь случилось. Как он мог? Она не подозревала, насколько гнусной может быть жизнь. Как он мог рассказать ей о кошмаре того лета? Она так невинна.
По крайней мере, была невинна, пока он не лишил ее девственности и не причинил ей боль. К нему вернулось чувство вины. Но потом он вспомнил, как обвивались ее руки вокруг его шеи, как радостно она шла навстречу ему, и угрызения совести оставили его.