Ее сердечко забилось сильнее, лицо осветилось улыбкой, когда она вспомнила, что до встречи со Стивеном осталось каких-то два дня. На сей раз он попросит ее руки. Мать показывала ей его последнее письмо. Накануне вечером мать провела с ней пространную беседу. Предстоящий переезд стал для Аннабеллы неприятной неожиданностью, потому что она любила Дом до последнего кирпичика, да и Усадьбу – тоже. Последние два года ей не возбранялось ее посещать. Однажды отец удивил ее предложением: «Почему бы тебе не взглянуть на мои картины?» Это было сказано таким тоном, словно она была виновата в том, что пренебрегала этой частью дома. С того дня дубовая дверь запиралась только по вечерам, когда он усаживался играть.
Аннабелла знала, что мать испытала облегчение, когда дочь не проявила чрезмерного интереса к посещению Усадьбы. Она была счастлива, что девочка отдает предпочтение картинам, украшающим Дом, что соответствовало действительности, поскольку на этих картинах были запечатлены знакомые ей люди: дедушка и бабушка на разных этапах жизни, прадедушка с прабабушкой и так далее в глубь столетий.
Ее особый интерес к предкам вызывался тем, что за все семнадцать лет жизни она ни разу не обмолвилась словечком со своей бабкой. В последнее время это ненормальное обстоятельство не давало ей покоя. Ей требовалось объяснение, однако деликатность чувств не позволяла напрямик обратиться к матери с вопросом, почему ее никогда не водят к бабке. Зато со Стивеном она обсуждала эту тему без обиняков. Стивену удалось ее успокоить: он заявил, что бабушка Конвей-Редфорд всегда была сварлива и нелюдима; сам он видел ее всего дважды с тех пор, как умер его отец. Судя по всему, она терпеть не может детей…
Тем временем Джордж Бостон гнул свое:
– Я расширяю конюшню. Вы обязательно должны побывать у меня и взглянуть, что из этого получается.
– Вы докупите лошадей?
– Да, еще с полдюжины голов.
Он покупал лошадей упряжками, хотя для большинства жителей графства это были времена, когда, наоборот, приходилось расставаться с экипажами и лошадьми. Уж не собирается ли он приобрести отцовских лошадей? Вот был бы ужас!
В данный момент она больше симпатизировала отцу, чем матери. Для нее вот уже несколько лет не было тайной, что ее отец – человек нехороший, однако порой она сочувствовала именно ему, потому что Розина обладала железным характером, а Легрендж уповал на свое обаяние, хитроумие и, как ни ужасно было это сознавать, способность устрашать. Год от года она все больше постигала очевидное: к ней он был повернут одной стороной своей натуры, к матери – противоположной. Это особенно прояснилось, когда в пятнадцать лет ей было позволено покинуть детскую и переселиться на второй этаж, в комнату напротив материнского будуара. Иногда при посещениях отца оттуда доносился только шепот, иногда он бушевал и произносил такие страшные слова, что она зажимала уши. Однако вскоре после приступов гнева он уже изъявлял готовность взять ее за подбородок и спросить бархатным голоском: «Ну, как поживает моя красотка? Может, прокатимся по вырубке?»