Он выпрямился. Лицо ничего не выражало, но, прежде чем заговорить, он судорожно сглотнул.
Когда же именно? Может, намеревалась отложить разговор до того времени, когда Томасу исполнится двадцать один год? – спросил он, гневно раздувая ноздри.
Нет. Я хотела сделать это в ближайшее время. Я пыталась сказать тебе еще вчера вечером, но… – Ее голос предательски дрогнул.
Витор железными пальцами взял Эшли за локоть.
– Пойдем-ка отсюда, – сказал он, выходя в коридор.
В Эшли шевельнулось чувство протеста. Может быть, его гнев и оправдан, но она не позволит обращаться с собой как с какой-то преступницей. Эшли попыталась было высвободиться, но Витор не отпускал.
– Совсем не обязательно тащить меня под конвоем, – запротестовала она, когда они вошли в гостиную, и вырвала руку.
– А тебе не обязательно обманывать меня. – Витор закрыл дверь и, сжав кулаки, повернулся к ней. – Как ты смела скрывать, что у меня есть сын? – яростно зарычал он.
Эшли вздрогнула словно от удара, но решимости не потеряла. Хотя его гнев пугал ее, хотя она чувствовала свою вину, но запугивать себя, командовать собой не позволит. В конце концов, на карту поставлено будущее Томаса.
Ты же не поверил мне, что я ничем не расстраивала Саймона перед гонками. Не поверил бы, и если бы я сказала, что ношу твоего ребенка. – Голос Эшли слегка дрожал, несмотря на все усилия казаться спокойной. Она вздернула подбородок. – Такой ответ тебя устраивает? Кстати, с твоими бесконечными деловыми поездками у тебя останется не слишком-то много времени для Томаса, – продолжала она, – и…
Такой ответ меня не устраивает, – ответил Витор. При свете свечей его глаза сверкали, как стальные лезвия. – Хотя в то время я действительно вряд ли поверил бы, но ведь это было уже два года назад. Времени, чтобы рассказать мне, было вполне достаточно, и то, что ты молчала, – это уже самая настоящая ложь.
Прости меня. – Эшли посмотрела ему прямо в глаза. – Мне очень жаль.
Жаль? – взорвался Витор. – Ты лишила меня возможности участвовать в жизни моего сына, а теперь говоришь, что тебе жаль?
Откуда же я могла знать, что ты этого хочешь? – возразила Эшли, ощущая, как чувство вины сменяется гневом. – То, что случилось в Синтре, не имело для тебя особого значения, так почему должен был иметь значение результат? Хорошо, мое молчание было ошибкой, – поспешно продолжала она, заметив, что он нахмурился, – но ведь ты мог бы и не признать, что Томас твой сын.
Конечно, он мой сын, – раздраженно бросил Витор. – Он не только похож на меня, но и чувствует и ведет себя как я. Честно признаюсь, у меня возникали кое-какие мысли, но… А ты, ты жалеешь, что сказала Саймону, что это его ребенок?