Я прекрасно выучила ее комнатку, где висели изображения Святого Семейства и молитва о легкой смерти. Были там яркое лоскутное одеяло и сломанный шкаф с полками для одежды. И еще мама отдала ей кресло-качалку.
Однажды я сидела в этой комнате и ждала Кристофину. Вдруг мне сделалось жутко. Дверь была открыта, на дворе ярко светило солнце, на конюшне кто-то громко насвистывал, но я испытывала страх. Мне вдруг показалось, что в комнате кто-то прячется. Где-нибудь за черным шкафом могла валяться высушенная рука мертвеца – или белые куриные перья. Курице перерезали глотку, и теперь она умирала медленной смертью. В таз капля за каплей падала кровь, и мне казалось, что я слышу эти звуки. Я не сомневалась, что все это обнаружится, стоит только как следует посмотреть по сторонам. Но затем появилась улыбающаяся Кристофина, она мне обрадовалась, и я забыла это жуткое чувство, а возможно, просто внушила себе, что забыла.
Если бы мистер Мейсон узнал о моих страхах, то, наверное, просто рассмеялся бы. Причем гораздо громче, чем тогда, когда мама сообщила ему о своем желании уехать из Кулибри.
Это началось примерно через год после их женитьбы. Они всегда спорили об одном и том же, и я, признаться, редко их слушала. Местные, конечно, нас ненавидели, но уехать насовсем? Нет, это невозможно! В этом я была согласна с моим приемным отцом.
– Для этого нужно иметь какие-то серьезные причины, – говорил он маме, а та отвечала: «Мне здесь надоело», или: «Надо навестить Ричарда» (это был сын мистера Мейсона от первого брака, он учился в школе на Барбадосе, собирался в Англию, и мы виделись очень редко).
– За домом мог бы присмотреть агент, по крайней мере, на первых порах, – как-то сказала мама. – Местные нас ненавидят. Особенно меня.
Тогда-то мистер Мейсон и рассмеялся от всей души.
– Аннета, будь благоразумной, – сказал он. – Ты была женой рабовладельца и дочерью рабовладельца и жила пять лет одна с двумя детьми, пока мы не встретились. Тебе тогда было очень трудно, и все же никто не подумал причинить тебе никакого вреда.
– Откуда ты знаешь, что никто не подумал причинить мне никакого вреда? – осведомилась мама. – Просто тогда мы были бедняками, почти нищими, и все над нами смеялись. Но теперь мы больше не нищенствуем. Ты человек состоятельный. Думаешь, им неизвестно, что у тебя собственность на Тринидаде? И еще кое-что на Антигуа? Они постоянно судачат о нас. Рассказывают небылицы про тебя, распускают ложь обо мне. Они стараются побольше разнюхать о нашей жизни – их интересует даже то, что мы едим на обед.