– Я больше не играю в игрушки, Гейб.
– Я тоже.
– Не верю, – заявила Джесси, глядя в его голубые глаза, в которых мерцало отражение неоновой рекламы. – Что ты хочешь от меня? – спросила она, отстраняясь. – Ты ведь предпочел бы находиться сейчас где угодно, только не здесь, верно ведь? Но ты целуешь меня, и тебя ко мне влечет…
– Да, – нерешительно подтвердил Гейб.
– Значит, мы займемся любовью, а что потом? Ты исчезнешь еще на десять лет? Ты что, вроде саранчи, налетаешь и уничтожаешь все накопленное без тебя? Остановись, Гейб. Теперь я уже не та, какой была.
– Я это заслужил, – признал он, чувствуй себя мальчишкой, попавшимся во время совершения проступка.
Но Джесси знала, что Гейб не заслуживал упреков. Ведь это она хотела отдаться ему, когда они встретились в последний раз. Тогда у нее не хватило сил оттолкнуть его, но теперь ее чувства перегорели и захоронены, иначе она не сможем еще раз пережить его исчезновение. Гнев душил ее, и Джесси позволила ему излиться: она взмахнула рукой и влепила Гейбу пощечину. Тот, опешив на миг, медленно разомкнул объятия и отступил на шаг.
– Прости меня. Я слишком много позволил себе. Мне показалось, что тебя так же влечет ко мне, как меня – к тебе.
– Ты просто захватил меня врасплох! – отрезала она.
Однако правда была на его стороне. При первом же прикосновении Гейба воля Джесси начала таять, не в силах противостоять зарождающемуся желанию.
– Для меня этот поцелуй – не меньшая неожиданность, чем для тебя. – Гейб уже овладел собою. – Прости. Похоже, мы неудачно начали. У меня на уме совершенно не было ничего такого, когда я последовал за тобой… – Он потер ладонями лицо, отвернулся и отошел к высокому, до пояса, кирпичному парапету, тянувшемуся по периметру крыши. – Послушай, Джесси. Я убедил себя, что случившееся с нами десять лет назад объясняется отчасти возрастом, отчасти тем, что мы отличались от людей, среди которых жили. Я не хотел причинить тебе боли и не знал, как поступить, когда заставил тебя страдать.
– Я знаю, Гейб. Ты прав. Я тоже сожалею, что так получилось. Просто… просто ты был моей первой любовью. Для каждого она памятна, и все ее идеализируют…
– Видимо, да…
Но, черт возьми, Гейб не собирался смотреть на Джесси сквозь романтический флер! Иначе он уже не смог бы расстаться с ней: Джесси была частью его жизни, болью его отроческого сердца. Тогда они не сходились только в одном: его извечным желанием было уехать, она же неизменно хотела остаться. В ушах Гейба все еще звучала грусть, пронизавшая песню, которую исполняла Джесси. Он не выдержал и спросил: