Однако же, когда Петрович выбежал из своей коморки, то с удивлением увидал, как его грубиян-начальник вежливо раскланивается с каким-то плешивым господином:
— Да-да, князь, пожалуйста… A, вот и он сам!
Последние слова конюшенного относились явно к Петровичу. Он настороженно глянул на незнакомца:
— Чем могу служить?
Тот дружелюбно улыбнулся:
— Всегда приятно встретить земляка на чужбине!
— Кто вы такой? — еще больше забеспокоился Петрович. — И побыстрее, если можно. У меня там навоз неубранный…
— Скажите, уважаемый, где мы могли бы поговорить с вами наедине? — еще шире расплылся в улыбке незнакомец.
— Где? — призадумался Петрович. — Ну, хоть у меня.
— Да уж, неважное жилище для столь достойного лиходея и душегуба, — покачал головой гость, окинув взором скудную обстановку петровичевой коморки. — Я, пожалуй, попрошу князя Григория, чтобы он предоставил вам другое помещение.
— Да кто ж вы наконец такой? — не выдержал Петрович. — Прекратите заговаривать мне зубы!
— A разве я еще не представился? Князь Длиннорукий.
— Градоначальник, что ли?
— Бывший, — со вздохом уточнил гость. — Теперь я такой же изгнанник, как и вы, уважаемый Соловей Петрович.
— Такой же, да не такой же, — проворчал Петрович. — Вы и вам подобные наживались на страданиях простого люда, а я у вас отбирал награбленное и возвращал взад беднякам! — И Петрович вновь пригорюнился, вспомнив былые лихие денечки.
— Ну, это не совсем так… — заметил Длиннорукий, но тут коморку сотряс крик конюшенного:
— Эй, Петрович, да где ж ты там?!!
— Бегу! — Петрович вновь вскочил с чурки и кинулся на зов. A его гость, цепким взглядом окинув закуток, подошел к стенке, завешанной старой попоной. Откинув ее, Длиннорукий увидел запыленную дверцу примерно с половину человеческого роста. Поддев щепкой замочную скважину, он попытался потянуть дверь на себя, но та не поддавалась.
— Ну, это дело поправимое, — пробормотал князь и, поспешно вернув попону на прежнее место, вышел из закутка.
* * *
Грендель, в отличие от Беовульфа, был не очень высокого роста, стройный. Хотя вернее было бы сказать — он был его полной противоположностью. Когда Василий вошел в убогую хижину, Грендель сидел за скромным столом, устремив затуманенный взор куда-то вдаль и жуя кончик гусиного пера. И уж никак он не укладывался в образ коварного оборотня. Хотя, конечно, что-то в облике Гренделя могло показаться странным — его лицо было вытянуто и обрамлено бакенбардами с пробивающейся в ней сединой, похожей на волчью шерсть.
Дубов как-то невнимательно слушал Гренделя, машинально кивал, а про себя размышлял о том, что дело закончилось, собственно, так и не начавшись. Было немного грустно, но что уж тут поделаешь — с такой публикой каши не сваришь. Ну не судьба.