Педро Жестокий (Пиетри) - страница 81

Такая невероятная легенда, предание за преданием, роман за романом в итоге заменит в общественном мнении хронику Айялы. Откуда она появилась и кем придумана? Как она развивалась? Это мы и попробуем узнать далее.

Трудно поверить, что имя Педро Жестокого могло обрасти таким необычным преданием и даже заменить прозвище, которым историки по-прежнему его называют, именем Справедливый, искусно объединяющим понятия правосудия и наказания и объясняющим самые зверские убийства только строгим исполнением приговора.

Такие легенды обычно возникают либо благодаря стихийному самосознанию народа, которое в конечном счете одерживает верх над реальными фактами, либо благодаря официальной ревизии событий, продиктованной неким государственным интересом, которую, в отличие от настоящих историков, намеренно или по наивности охотно подхватывают моралисты и поэты.

В ходе беспристрастного анализа выяснилось, что такое снисходительное отношение к личности Педро Жестокого не сложилось, как может показаться на первый взгляд, в ходе медленного и естественного исторического развития, подкрепляемого результатами кропотливых исследований, как это произошло, например, во Франции с Людовиком XI. Здесь все по-другому. Такая несколько странная реабилитация короля Педро началась благодаря стремлению очистить хронику кастильской монархии от порочащих ее воспоминаний. К тому же легенда эта тешила испанскую национальную гордость и соответствовала постоянной тенденции XVIII века восхвалять государей, которые, как считалось, сражались против феодальной тирании или не боялись церковной анафемы.

В Испании, как и во всех других странах, подобное искажение исторических фактов с легкостью разжигает воображение романистов и поэтов. Можно подумать, что некоторые правители именно из-за своей невероятной тяги ко злу и бесчинствам вдохновили на произведения, которые, возможно, не увидели бы свет, будь их герои повинны в меньших грехах. Приведем только два примера. Педро Жестокий в Испании и Ричард III в Англии, бывшие настоящими чудовищами, не заинтересовали бы Кальдерона и Вальполя, если бы они совершили только несколько государственных преступлений, достаточных, чтобы затмить величие весьма выдающихся монархов. Такой парадокс объясняется масштабами величия, связанного с чрезвычайной бесчеловечностью этих персонажей, что привлекало прекрасных писателей богатством и романтизмом образа.

Странно было совсем недавно обнаружить отголосок этой мысли у такого опытного философа, как Менендес-и-Пелайо, который так точно определил характер испанских королей. В его утонченной речи, где чувствуется, несмотря ни на что, некоторая сдержанность, он полон снисходительности к Педро Жестокому. Вот его описание: «Взбалмошный и капризный герой, иногда благодетельный тиран, который смог быстрым и необычным способом и хитростью восстановить попранную справедливость. Он вызывает сочувствие не столько необузданной гордостью своего характера и зловещей логикой своих бесчеловечных поступков, сколько трагическим фатализмом, втянувшим его в водоворот событий». Вся суть и — позволим себе добавить — вся ошибочность позднее возникшей легенды скрываются в этом искусном портрете, который мы постараемся оценить объективно.