С кампании того года мне запомнилось два изумительных случая. Мы тусовались на платформе — подальше от пикета, от людей «Гринхипп» и от Дымки, которая то и дело закатывала многочасовые истерики. Её разум, искалеченный метамфетамином, не мог выдержать полноценного общения. Стоило взорвать рядом с ней хотя бы небольшую петарду — и Дымка в корчах рушилась на пол, катаясь из угла в угол и истерически скуля. За этим интересно наблюдать только первые двадцать — двадцать пять раз, но на двадцать шестой это начинает потихонечку надоедать.
Как-то раз я стоял на платформе в легком подпитии, кутаясь в выданный мне ватник. Тут я увидел взрослого мужика, с трудом тащившего здоровенную ель, накрепко принайтованную к железным саням.
— Уважаемый! — обратился к нему я, доставая из кармана ватника ксиву. — Предъяви документы на ель!
— Пойдем со мной, — огрызнулся мужик. — Отойдем чуть-чуть, и я тут же их тебе покажу! С этими словами он спрыгнул с платформы и споро зашагал через занесенную снегом пустошь. Она тянется от перрона километра на три — в темную даль, к едва различимой черте гаражей. Я пожал плечами и пошёл следом за ним. Отойдя метров на сто, мужик развернулся и с угрозой в голосе произнес:
— Ты чё, не понял? Вали отсюда!
— А то что? — заинтересовался я.
— Лучше меня не зли! — предупредил мужик. — Иди-ка на хуй подобру-поздорову!
— Есть у тебя ксива на ель? — снова спросил я. — Или нет?
— А если нет? — ощетинился мужик. — Что ты мне сделаешь?
— Изыму у тебя ель вместе с тарой, — ответил я. — В данном случае — вместе с санями.
— А это видел? — взбеленился мужик, срывая с руки варежку и показывая мне дулю. — Объебешься! Он был пониже, зато заметно здоровее меня, в кожаном зипуне и шапке-ушанке. Мерзлая борода грозно топорщилась — мужик наступал на меня, сжав кулаки. Вряд ли бы я один с ним сладил. Но я был не один.
— Как знаешь, — тихонько ответил я.
Из рукава ватника мне в руку юркнул обрезок железной трубы. Я ударил им мужика вприсядку, целясь по колену. А когда мужик упал, обхватив ногу руками и матерясь — зацепил его сани и побрел с ними обратно в сторону перрона.
— Без протокола! — крикнул я на прощание. — На первый раз.
Второй случай произошёл с братом Гоблином. Он изловил какого-то очкарика в пальтишке и кепочке, с характерным продолговатым свертком.
— Что у вас там? — спросил Гоблин.
— Китайская роза, — нервно ответил очкарик. — Очень редкий цветок.
— А ну, разверни! — попросил его Гоблин.
— Нельзя! — ответил очкарик, подаваясь всем телом назад. — Она холода боится!
— Что ты мозг мне ебешь! — возмутился Гоблин, хватаясь руками за сверток. — А ну, отдай!