— Меня освободили, — сказала она, с трудом сдерживая слезы.
— Я же тебе говорил, — кивнул Счастливчик.
Она все-таки не выдержала и с плачем кинулась к нему. Она плакала тихо, беззвучно, научившись подобному плачу в тюремной камере, где громкое выражение своего горя вызывало только насмешки и упреки сокамерниц.
Счастливчик сурово взглянул на полковника. Но тот поднял на него равнодушные, ничего не выражающие глаза и снова уткнулся в газету. Его не трогало горе молодой женщины. Ему было абсолютно все равно, как именно чувствовала себя Сорокина в тюрьме. С таким же равнодушным видом он мог принять решение и о ликвидации стоявшей перед ним пары. Полковник слишком огрубел на своей работе, привыкнув за много лет к боли, крови, слезам.
Но Счастливчик глядел на него таким презрительным взглядом, что если бы полковник хотя бы на мгновение поднял глаза, он бы наверняка все понял. Но он продолжал читать газету или делал вид, что читает ее, и его не интересовали укоризненные взгляды вора, которые тот бросал на него.
— Они сказали, что меня отпускают условно, — всхлипывала Катя.
— Все в порядке, — он бережно гладил ее волосы, — все уже хорошо. Можешь не беспокоиться. Все нормально.
Он говорил эти слова громко, не без тайного желания, чтобы их услышал и полковник, сидевший в комнате.
— Потерпи еще один день, — попросил Счастливчик, — завтра все будет кончено.
— Да, — кивнула она сквозь слезы, — завтра.
— Не волнуйся, — он еще раз посмотрел на полковника, — завтра все будет хорошо, — громко повторил он.
И, повернувшись к полковнику, сказал:
— Поедем. Нам уже пора.
Полковник смял газету, отбросил ее на столик и легко поднялся.
— Очень хорошо, — сказал он, посмотрев на часы, — у нас еще много времени.
Счастливчик в последний раз поцеловал стоявшую перед ним молодую женщину и вышел из комнаты, куда сразу же вошел сидевший там прежде молодой человек.
— Следи внимательно, — приказал полковник уже в коридоре, — при любой попытке вытащить ее отсюда сразу стреляй в нее.
— Зачем ты это говоришь, полковник, — повернулся к Тарасову Счастливчик, — я ведь не идиот. Сам все понимаю.
— Так будет надежнее, — очень серьезно сказал полковник. — У нас слишком важное дело, чтобы ты его завалил.
Они вышли из квартиры, спускаясь по лестнице. Полковник шел первым.
Счастливчик молча шел следом. Уже в машине, когда они тронулись, он спросил:
— Какое важное дело, полковник? Ты до сих пор мне ничего не рассказал.
Тарасова очень сильно коробило обращение к нему на «ты» известного вора, уравнивавшего подобной фамильярностью их обоих. Но он старался не заострять на этом внимание. Поэтому, чуть повернув голову, он сказал: