Но он старался изо всех сил. Сказалась и работа его предшественника на посту премьера, который также пришел из спецслужб и сумел удержать государство от экономического коллапса. Правда, этого предшественника грубо и демонстративно убрали из-за того, что он не скрывал своих политических амбиций. Прежний президент не терпел таких людей. Поэтому и остановил свой выбор на человеке, который никак не проявлял честолюбивых замыслов и казался четким, аккуратным исполнителем…
В комнату вошел один из помощников.
— Все готово, — коротко сообщил он, — через пять минут можем начинать.
— Хорошо, — кивнул президент, очнувшись от своих мыслей, — Пахомов здесь?
— Ждет в приемной.
— Пригласите его.
Помощник кивнул и вышел из кабинета. Почти сразу вошел генерал Пахомов.
— Добрый день, — поздоровался президент, поднимаясь из кресла и пожимая руку начальнику охраны. — Что-нибудь известно об этом Иголкине?
— Психопат, — поморщился генерал, — но мы все равно проверяем все его контакты. Похоже, он просто неуравновешенный человек. Придется отправить его на лечение. Он ни с кем не связан.
— Я так и думал. Нужно передать журналистам, чтобы меньше писали об этом несчастном. Незачем уделять ему слишком много внимания.
— Да, — сдержанно согласился Пахомов и вышел из кабинета.
Уже несколько дней его офицеры вместе с сотрудниками ФСБ проверяли всю предыдущую жизнь Иголкина. И ни одного подозрительного факта, указывающего на возможное наличие заговора, не нашли. Однако Пахомова все последние дни одолевало нарастающее чувство беспокойства. Он не понимал, чем оно вызвано. О предстоящем визите президента в театр знали только два человека: сам президент и начальник его личной охраны. Иголкин оказался шизоидным неврастеником, место которого в психиатрической больнице. И тем не менее Пахомов продолжал поиски, словно пытаясь опровергнуть самого себя.
РОССИЯ. МОСКВА. 16 ЯНВАРЯ, ВОСКРЕСЕНЬЕ
Утром Гейтлер выехал в город, предупредив Дзевоньского, что вернется лишь на следующий день.
— Хорошо, — согласился тот, тяжело вздохнув, — я вам верю, но каждый раз, когда вы уезжаете, я теряю столько нервных клеток, что мне гораздо легче поехать вместе с вами.
— До сих пор считаете, что я сбегу? — понял Гейтлер. — Я уже вам говорил, генерал, что вы имеете дело с профессионалом. У меня есть свое понятие офицерской чести. И мне совсем не хочется, чтобы ваши молодчики появились у моих внуков. Это тоже сдерживающий фактор. Можно было бы об этом не говорить, но я все время помню ваши угрозы.
— Можете их забыть, — великодушно предложил Дзевоньский, — это были глупые угрозы.