Позже Орелли еще несколько раз ездил в Союз — специально за картинами облюбованных им мастеров, со многими из которых подружился. Он неоднократно приглашал художников к себе, готов был даже взять на себя все расходы, но понравившиеся ему русские все равно не могли приехать — их, бывших на плохом счету у власти, не выпускали.
Но все это произошло потом — поездка в Россию, русские художники, меценатство… Зигмунда к тому времени уже не было на свете. А сначала было дело — свое дело, свой банк, заботы о котором однажды целиком легли на его плечи.
Зигмунд Фляйшман внезапно и серьезно заболел.
— Думаю, я скоро умру, — сказал он другу, пришедшему его навестить. — И до этого мне нужно…
— Да брось ты городить ерунду! — перебил Анрэ. — Доктора утверждают, что ничего страшного…
— Дай мне сказать! Ты должен услышать это до того, как я отправлюсь на тот свет. Твой банк…
— Наш.
— Да, наш, наш с тобой банк, это так. Мы с тобой начинали вдвоем, вдвоем подымали его… — Зигмунд закашлялся, и Анрэ торопливо подал ему стакан воды:
— Вот, выпей.
— Спасибо. Так вот… Мы всегда все делали вдвоем. Сейчас я болен, часть моей работы перешла на тебя. И ты справляешься, да еще и со мной возишься — все эти твои лекарства, доктора-профессора…
— Оставь, Зигмунд. Профессора из Женевы сами к тебе прибежали, как только услышали, что ты болен. Еще бы — банкир приболел, есть шанс хорошо заработать.
— Не смеши меня.
— А может, и не из-за денег. Ведь ты единственный еврей, которого любит вся Швейцария.
— Ха-ха-ха…
— Не веришь?
— Конечно, верю…
— То-то.
— И все же давай о деле, о твоем банке.
— О нашем банке.
— Твоем, твоем… Ну скажи, какое отношение этот банк имеет к еврею Фляйшману, который вот-вот отправится в отпуск на тот свет? Надо смотреть на вещи реально.
— Дружище, лично я не собираюсь тебя хоронить. Мы еще поборемся за еврея Фляйшмана! Положим тебя в самую лучшую клинику, сделаем тебе операцию — лучшие профессора к твоим услугам — и тогда посмотрим, кто из нас сильнее — «старая костлявая» или мужская дружба.
— «Старую костлявую» еще никто не победил… Но мужская дружба… она мне сейчас очень пригодится. Обещай, что не оставишь мою Сару и девочек — Марию и Розу…
— Тебе не стыдно, старый еврей Фляйшман, ну скажи, тебе не стыдно?
— Ну вот… Значит, договорились…
Похоронили Фляйшмана на еврейском кладбище Лугано. Зигмунд был старше Анрэ всего на год, но выглядел перед смертью на все шестьдесят с гаком. На кладбище все были в черном, и в душе у каждого, кто знал Фляйшмана, тоже было черно. Старинная поговорка «О мертвых или хорошо, или ничего» в этот раз была неактуальна. О покойном никто не мог не только сказать ничего плохого, но даже подумать. Такой уж он был светлый человек, Зигмунд Фляйшман.